Леонид Млечин - Сумерки вождей

— С Владимиром Ильичом творится что-то неладное. Он на ногах, но не всегда может найти нужное слово. В поведении заметно что-то необычное.

«Вызванные из-за границы немецкие профессора Фёрстер и Клемперер не нашли, как и русские врачи, у Владимира Ильича ничего, кроме сильного переутомления, — вспоминала Мария Ульянова. — Они констатировали «возбудимость и слабость нервной системы, проявляющуюся в головных болях, бессоннице, легкой физической и умственной утомляемости и склонности к ипохондрическому настроению».

Сам Ленин лучше медиков понимал — с ним что-то не так:

— Какое странное заболевание.

Владимир Ильич упорно не желал признавать себя больным. Вынужденно отстраненный от государственных дел, живо интересовался всем происходящим вокруг. А его старались отгородить от всех дел, чтобы не утомлять. Многое скрывали от него. Владимир Ильич спросил Крупскую:

— Что тебе дороже: я или партия?

Она растерялась, но быстро нашлась:

— И ты дорог, и партия дорога.

Ленин тут уже возразил:

— Партия — это все. А так как партией руковожу я, то обязан все знать.

К Надежде Константиновне приехал ее сослуживец по наркомату просвещения. Они уединились и долго беседовали. Ленин позвал сестру Марию Ильиничну:

— Не знаешь, он уехал или еще здесь?

— Только что уехал.

— А его накормили? Дали ему чаю?

— Нет.

— Как, — воскликнул Владимир Ильич, — человек приехал к нам в дом и его не подумали даже накормить, дать ему чая!

— Я думала, Надя сама сделает это.

— Надя! — Ильич был не очень высокого мнения о хозяйственных способностях Надежды Константиновны. — А ты-то что думала?

Он не хотел, чтобы товарищи раньше времени списали его со счетов. Отправил записку Сталину:

«Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения. Они растерялись от сильного припадка в пятницу и сделали сугубую глупость: попытались запретить «политические» посещения…

Я чрезвычайно рассердился и отшил их. В четверг у меня был Каменев. Оживленный политический разговор. Прекрасный сон, чудесное самочувствие. В пятницу паралич… Только дураки могут тут валить на политические разговоры. Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и политических разговоров. Надеюсь, Вы поймете это и дурака немецкого профессора и компанию отошьете».

После того как в него стреляла эсерка Фанни Каплан, Ленин пролежал дома полтора месяца. В него попали две пули.

В середине сентября 1918 года секретарь ЦК и председатель ВЦИК Яков Михайлович Свердлов поручил своим подчиненным найти место за городом, где бы вождь «мог как следует отдохнуть и окончательно окрепнуть». Выбрали бывшее имение московского градоначальника Анатолия Анатольевича Рейнбота. В конце сентября Ленина и Крупскую повезли смотреть имение, которое переименуют в Горки Ленинские.

Узнав, кто живет по соседству, в Горки наведались местные крестьяне. Дежурный чекист из службы охраны доложил Владимиру Ильичу:

— Крестьяне хотят с вами поговорить.

— Ну, хорошо, позовите их.

Владимир Ильич предложил гостям сесть, поинтересовался:

— Как у вас дела, как сельсовет работает?

Они рассказали.

— Что вы от меня хотите? — спросил Ленин.

— Нам нужно сменить попа. Он, сукин сын, большие деньги берет за похороны, за венчанье, за крестины — до тридцати рублей.

Владимир Ильич просьбе не удивился.

— Что же, раз надо, значит, надо. Я напишу в Моссовет.

В Горках вождя возили на охоту. Когда проезжали по аллее, увидели женщин, собиравших грибы. Владимир Ильич любезно поздоровался и поинтересовался:

— Есть грибы?

— Нет, батюшка. Как коммунисты появились, так грибы как сквозь землю провалились.

Владимир Ильич ничего им не ответил, а потом сокрушался:

— Ну, темный народ. Если грибов нет, посади хоть царя, их не будет. Неужели коммунисты против грибов?

26 мая 1922 года у Ленина случился удар − частичный паралич правой руки, ноги, расстройство речи. Через полгода, 16 декабря, последовал второй удар.

В узком кругу Сталин хладнокровно констатировал:

− Ленину капут.

Иосиф Виссарионович поторопился. Владимир Ильич оправился. Но к полноценной работе уже не вернулся. Все партийное хозяйство оказалось в руках Сталина.

Его ближайший помощник Амаяк Маркарович Назаретян по-дружески писал первому секретарю Закавказского крайкома Серго (Григорию Константиновичу) Орджоникидзе:

«Ильич совсем поправился. Ему разрешено немного заниматься. Не беспокойтесь. Сейчас совсем хорошо. Вчера Коба был у него. Ему приходится бдить Ильича и всю матушку Расею. Сталин очень хитер. Тверд, как орех. Его сразу не раскусишь. Сейчас все перетряхнули. ЦэКа приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя еще сделать нужно многое. Коба меня здорово дрессирует. Но все же мне начинает надоедать это «хождение под Сталиным». Это последнее модное выражение в Москве касается лиц, находящихся в распоряжении ЦэКа и ожидающих назначения, висящих, так как сказать, в воздухе. Про них говорят так: «ходит под Сталиным».

Ленин скоро осознал, что оказался в политическом одиночестве, что ему не на кого опереться. В эти месяцы он обратился к Троцкому как к союзнику и единомышленнику. Когда разгорелась дискуссия о внешней торговле, мнения Ленина и Сталина разошлись.

12 декабря 1922 года Ленин написал своим единомышленникам:

«Ввиду ухудшения своей болезни я вынужден отказаться от присутствия на пленуме. Вполне сознаю, насколько неловко и даже хуже, чем неловко, поступаю по отношению к Вам, но все равно выступить сколько-нибудь удачно не смогу.

Сегодня я получил от тов. Троцкого прилагаемое письмо, с которым согласен во всем существенном, за исключением, может быть, последних строк о Госплане. Я напишу Троцкому о своем согласии с ним и о своей просьбе взять на себя ввиду моей болезни защиту на пленуме моей позиции».

15 декабря Ленин информировал Сталина, что заключил «соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли… и уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я».

А Сталин больше всего боялся блока Ленина с Троцким. Генсек тут же отказался от своей прежней позиции, чтобы не оказаться под двойным ударом.

Вскоре Ленин вновь прибег к помощи Троцкого. По существу предложил ему союз против Сталина:

«Уважаемый товарищ Троцкий, я просил бы вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным».