Леонид Млечин - Сумерки вождей

Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения».

Сталин вызвал к себе сестру Ленина — Марию Ильиничну Ульянову. Она с давних пор состояла на посту секретаря газеты «Правда».

Маня, Маняша — звали ее домашние, — «с высоким лбом и неподвижным взглядом умных черных глаз исподлобья, была молчалива, внимательна и серьезна». Такой ее запомнили. Замкнутая, не просто сходилась с людьми. Не имея собственной семьи, полностью посвятила себя Владимиру Ильичу.

Ленин отзывался о младшей сестре вполне определенно:

— Ну, что касается Мани, она пороху не выдумает…

Сталин имел расстроенный и огорченный вид. Ища сочувствия, поделился с Марией Ильиничной:

— Я сегодня всю ночь не спал. За кого же Ильич меня считает? Как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь.

Мария Ильинична пошла к брату. Пересказала весь разговор. Добавила от себя:

— Мне жаль Сталина. Мне показалось, что он искренне огорчен размолвкой между вами. Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что любит тебя.

Владимир Ильич усмехнулся и промолчал.

— Что же, — растерянно спросила Мария Ульянова, — передать ему и от тебя привет?

— Передай, — ответил Ильич довольно холодно.

— Но, Володя, он все же умный, Сталин.

— Совсем он не умный, — ответил Ильич, поморщившись.

Мария Ильинична Ульянова потом говорила, что эмоции не имели значения для ее старшего брата:

«Слова о том, что Сталин «вовсе не умен» были сказаны Владимиром Ильичом абсолютно без всякого раздражения. Это было его мнение о нем — определенное и сложившееся. У В.И. было очень много выдержки. И он очень хорошо умел скрывать, не выявлять отношения к людям, когда считал это почему-либо более целесообразным… Тем более сдерживался он по отношению к товарищам, с которыми протекала его работа. Дело было для него на первом плане, личное он умел подчинять интересам дела, и никогда это личное не выпирало и не превалировало у него… Но еще до первой болезни Ленина я слышала о некотором недовольстве Сталиным…

В.И. был рассержен на Сталина. Большое недовольство к Сталину вызвал у В.И. национальный, кавказский вопрос. В.И. был страшно возмущен и Сталиным, и Орджоникидзе, и Дзержинским. Этот вопрос сильно мучил Владимира Ильича».

4 января 1923 года Ленин продиктовал добавление к письму, которое он адресовал делегатам предстоящего партийного съезда − понимал, что в силу своего физического состояния не сможет на нем присутствовать:

«Сталин слишком груб… Этот недостаток становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив… меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью… Но с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

Ленин поспал два часа. Когда проснулся, позвал сестру, но почти не мог с ней разговаривать. Хотел попросить сестру сходить за Надеждой Константиновной, но не мог назвать ее имени. Когда пришла жена, Владимир Ильич почти ничего не в состоянии был сказать и, не находя слов, повторял:

— Ах черт, ах черт.

Крупская тотчас же вызвала врачей. Когда они приехали, Владимир Ильич лежал с растерянным видом, выражение лица испуганное, глаза грустные, взгляд вопрошающий, из глаз текут слезы. Ленин волновался, пытался говорить, но слов ему не хватало:

— Ах черт, ах черт. Вот такая болезнь, это возвращение к старой болезни.

Он все время просил лед:

— Больше льда, больше льда, надо больше, надо большие запасы льда.

Владимиру Ильичу дали два раза бром. Но это его не удовлетворило:

— Йод надо, надо йод.

Ему дали две лепешки препарата под названием йодфортан — Владимир Ильич их проглотил и через несколько минут заметил:

— Йод помог, если это йод.

По-видимому, подозревал, что ему дали какое-либо другое лекарство. Профессор Кожевников сделал ему инъекцию папаверина. Речь улучшилась. Владимир Ильич немного успокоился.

Он часто пытался выразить какую-то мысль, что-то объяснить или попросить о чем-то, но ни сестра, Мария Ильинична, ни жена, Надежда Константиновна, не в состоянии были его понять. Крупская все это страшно переживала.

Под утро в комнате, где дежурила медицинская сестра, появлялась измученная мрачными мыслями Надежда Константиновна:

— Пойди, Таиса, отдохни, теперь я побуду с Володей.

Один из охранников, исполняя роль парикмахера, спросил:

— Владимир Ильич, как прикажете вас подстричь?

Ленин неожиданно громко расхохотался. Санитар, изучивший своего пациента, показал, что следует сделать. Голову постригли машинкой. Бородку сделали клинышком, подровняли усы. Владимир Ильич повернулся на коляске и уехал к себе в спальню.

В Горки приехал Евгений Алексеевич Преображенский, известный партийный экономист, в недавнем прошлом секретарь ЦК и член оргбюро. Он не принадлежал к сталинскому окружению и постепенно лишился высоких постов. Генсек убрал его и с должности одного из редакторов «Правды».

Евгений Алексеевич напросился к Ленину, видимо, не без задней мысли найти поддержку у вождя. Рассчитывал на понимание. Тем более что с Крупской они еще недавно вместе трудились в наркомате просвещения.

Впечатления от поездки в Горки Преображенский подробно описал Бухарину:

«Дорогой Ника!

Во время первого посещения Старик находился в состоянии большого раздражения, продолжал гнать даже Фёрстера и других, глотая только покорно хинин и йод, особенно раздражался при появлении Надежды Константиновны, которая от этого была в отчаянии. И все-таки к нему ходила.

Второй раз, четыре дня назад… Я не знал точно, как себя держать и кого я, в сущности, увижу. Он крепко мне жал руку, я инстинктивно поцеловал его в голову. Но лицо! Мне стоило огромных усилий, чтоб не заплакать, как ребенку. На его лице как бы сфотографировались и застыли все перенесенные им страдания за последнее время…

Меня позвали за стол пить вместе с ним чай. Он угощал меня жестами малиной и сам пил из стакана вприкуску, орудуя левой рукой. Он все понимает, к чему прислушивается. Но я не все понимал, что он хотел выразить.

У него последние полторы недели очень значительное улучшение во всех отношениях, кроме речи. Я говорил с Фёрстером. Он думает, что это неслучайное и скоропроходящее улучшение, а что улучшение может быть длительным».