Андрей Васильченко - Ярославский мятеж

Если обратиться к рассмотрению второй проблемы, то обнаружится, что упоминаемое в различных источниках количество заключенных очень сильно разнится. Всё это привело к тому, что лет 20 спустя после подавления «мятежа» только самый ленивый ярославский коммунист не мыкался в 1918 году на «барже смерти», которая по своей вместительности уже более напоминала океанский трехпалубный лайнер. В упоминавшемся выше списке, который датирован 14 июля 1918 года (то есть датой после вывоза с баржи немцев) значится 82 имени. Однако сведения, которые обычно приводятся в «Красной книге ВЧК», сообщают о 109 людях. «Белогвардейцы разбили всех арестованных на группы и одну из таких групп в количестве 109 человек посадили на баржу с дровами на Волге» . На судебном процессе над Перхуровым бывший на барже Путков (в списке заключенных, скорее всего, обозначенный как Петр Филиппович Пушков) на вопрос «А сколько всего сидело в барже?» ответил: «Человек до 300» . Есть и другая крайность. Например, сумевший сбежать из плавучей тюрьмы милиционер Аладин утверждал, что «на барже было около 30 человек красноармейцев» . Впрочем, во многих свидетельствах сообщалось о том, что количество заключенных на барже постоянно менялось. Например, в какой-то момент с нее было вывезено четырнадцать «наиболее революционных товарищей» , которых намеревались расстрелять в городе. Среди них были упоминавшиеся выше Душин и Большаков. Впрочем, по каким-то, не слишком понятным даже для самого Перхурова причинам, дело до расстрела не дошло. Не исключено, что их планировалось использовать либо в качестве заложников, либо в качестве парламентеров. Сцена на суде выглядела следующим образом: «А Вы не помните случай на 4–5 или 6 день мятежа было приговорено к расстрелу четырнадцать человек? Они и были сняты с баржи, но по неизвестным причинам расстреляны не были». Перхуров: «Я помню только один приговор. Этот приговор я не утвердил. Возможно, что этот приговор мне не был представлен на мое утверждение, а без этого они привести в исполнение его не могли».

Если говорить о весьма популярной в советское время версии, что, попав на «баржу смерти», с нее нельзя было выбраться, то это было большим преувеличением, которое базировалось лишь на некоторых свидетельствах: «С баржи даже воды было нельзя достать, потому что как только голову высунешь, так сейчас же сестра милосердия, которая сидела около Арсенала, стреляла из пулемета». «Да. А потом воды было страшно трудно достать: как только высунешься из баржи – так хлоп». Однако есть менее удобные воспоминания Ефима Ивановича Гарновского, в которых говорится, что 17 июля под обстрелом «белые» вывезли с баржи полторы дюжины самых обессиленных заключенных. «Под усиленным конвоем нас привезли в белый штаб – в здание госбанка. Несколько часов держали во дворе. Глумились, плевали в лицо. Василия Попова с полного размаха ударили по физиономии. Четыре часа стояли у стены. Грозили расстрелять. Потом под артобстрелом повели в лазарет по Пробойной улице. Комендант лазарета тоже грозил расстрелом. Лучше относились врачи, особенно смотритель лазарета Трифонов. Они создали сносные условия для лечения и питания» . Сведения о том, что в «белом» лазарете на улице Пробойной (ныне Советская) царили такие порядки, также подтверждаются свидетельствами, которые были собраны участниками поисково-исследовательской группы «Июль 1918».

Так как же вышло, что временная тюрьма, которая была создана, как казалось командованию Северной Добровольческой армии, «в относительно безопасном месте», превратилась в «баржу смерти»? Обычно обвинения в адрес повстанцев сводятся к двум пунктам: а) они вели огонь по барже, б) они сознательно морили заключенных голодом, обрекая их на медленную смерть. Во время суда Перхуров категорически отрицал сам факт возможности того, что он мог планировать использовать баржу в качестве «живого щита»: «Где-то показано, что будто бы мы баржу передвигали на места, наиболее сильно подвергавшиеся обстрелу. Это, конечно, не соответствует действительности» . При этом он отрицал тот факт, что пытался прекратить обстрелы города через систему мнимого заложничества. Когда свидетель стороны обвинения заявил: «Он писал: не стреляйте, ибо за каждый ваш выстрел будет расстреляно 10 человек с баржи. Мы ответили, что за каждую голову будет снесено десять домов в щепки» , то Перхуров парировал: «Я утверждаю только то, что было назначено требование не стрелять зажигательными снарядами, а вообще не стрелять – я так писать не мог» . Далее он прояснил: «Поэтому и не была эта угроза приведена в исполнение. Это была угроза, как обычный прием, который применяется в таких случаях» . Между тем в «Красной книге ВКЧ» утверждается обратное. «Когда начался обстрел города артиллерией, белогвардейцы перевозили баржу на места, наиболее подвергающиеся обстрелу». Действительно, в какой-то момент баржа была передислоцирована от Арсенальной башни верх по Волге, в район современного Речного вокзала. Впрочем, активный ее обстрел осуществлялся именно красными войсками, которые полагали, что на барже планировалось скрыть часть “белого офицерства”» . В качестве примера можно привести запись разговора с начальником бронепоезда № 2 Ремезюком, который докладывал: «В целом обстреляна река Волга, по правую и левую сторону подожжены баржи и дома» . Нескольким днями позже докладывал уже Гузарский: «Наступление в Центральном участке фронта уже артиллерийский обстрел вызвал среди белогвардейцев панику и устремились к пароходам, баржам и плотам, чтобы бежать на Волгу. Огнем отдельного дивизиона баржи эти были обстреляны» . В те же дни аналогичный доклад в оперативный отдел наркомата сделал помощник командующего К.А. Нейман: «Белые показали за последние дни замешательство, командный состав старается спастись бегством по Волге отдельными группами, баржи и лодки нашей артиллерией потопляются».

Потери среди запертых на барже людей были немалыми. Один из выживших участников тех событий вспоминал: «Снаряды в баржу валились каждый день. Одними дровами, которые сыпались в голову от попадавших в баржу снарядов, убило человек пятнадцать – двадцать» . Другой «баржист» Роман Ваверняк (в списках ошибочно указан как Роман Лаверня) рассказывал несколько лет спустя после окончания Гражданской войны: «От снаряда, попавшего в баржу, было несколько раненых и три трупа: без голов, без ног, куски мяса. В Волгу сбрасывать запретили. Отхожее место тоже на барже. Когда иногда с катера бросали хлеб, то он нередко попадал в нечистоты» . В «Красной книге ВЧК» по этому поводу сообщалось: «Трупы убитых товарищей и скончавшихся от ран оставались тут же (вынести их было невозможно под постоянной угрозой стрельбы) и, разлагаясь, заражали атмосферу». Если завершать рассмотрение проблемы с обстрелом баржи, то нередко звучала мысль о том, что по барже стреляли выступившие на стороне повстанцев гимназисты. Например, сообщалось: «Пришлось перенести все невзгоды и зверства со стороны маленьких мальчишек гимназистов» . По этому поводу можно сделать два замечания. Во-первых, караул на набережной напротив баржи действительно было поручено нести одному гимназисту, но тот (согласно многим показаниям) при первом же удобном случае норовил сбежать домой. Во-вторых, с середины Волги едва ли можно было разобрать, что по барже из револьвера стреляли именно гимназисты, а в некоторых других случаях «сестра милосердия».