Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Хорошо, хорошо, Анна. Я ухожу.

– Майкл! Скорее садись на лошадь! – продолжала визжать она. – Торопись! Уезжай от него!

Майкл вскочил в седло.

– Гони! – крикнула она черному вознице. – Гони как можно скорее!

От одного прикосновения хлыста огромные лошади рванули с места в карьер, и Анну отшвырнуло на обитую кожей спинку сиденья.

– Поехали, Майкл! Сию же минуту домой!

Майкл посмотрел на Шона. Он был совершенно сбит с толку и не знал, что делать.

– Я не… Я не верю, что вы…

– Как-нибудь после поговорим, Майк.

Лицо Майкла вдруг изменилось, углы губ опустились, глаза потускнели – так жалко бывает, когда найдешь что-то хорошее и тут же потеряешь.

– Нет, – ответил он, поднял руку в прощальном жесте и пришпорил лошадь. Прижавшись к ее шее, он пустился в бешеный галоп вслед за коляской.

– Майкл! – крикнул Шон ему вслед, но тот, похоже, его не слышал.

Итак, Шон опять отправился воевать. Прощание оказалось для него тяжким испытанием. Ада держалась столь мужественно, что Шону хотелось потрясти ее и крикнуть: «Да поплачь же ты, черт бы тебя побрал! И покончим с этим!» Дирк тоже выкинул номер, один из самых своих зрелищных. Вцепился в Шона и давай выть, пока едва не задохнулся. Шон чуть не бесился от злости; поезд наконец тронулся, но раздражение его немного улеглось лишь через четыре часа, когда поезд прибыл в Питермарицбург.

Все еще злой, он заглянул в станционный буфет и поскорее залил это пламя полудюжиной порций бренди. Потом в сопровождении нагруженного багажом Мбежане протолкался сквозь толпу на платформе и отыскал пустое купе в экспрессе, который направлялся на север. Поскольку весь пассажиропоток осуществлялся только по военным документам, пассажиры этого поезда все без исключения носили военную форму цвета хаки. Картина огромной серой массы людей оживлялась лишь отдельными цветными пятнами – женщины с не очень-то радостными лицами провожали мужчин на войну. Их плач заглушался шумом громких голосов, хохотом мужских глоток, время от времени резким детским писком. И вдруг Шон услышал голос, который, покрывая гвалт, выкрикнул его имя. Он осмотрелся и увидел чью-то энергично машущую над головами руку.

– Шон! Эй, Шон!

Над толпой на секунду выскочила голова Саула и снова исчезла – он подпрыгнул, чтобы привлечь к себе внимание. Шон стал пробиваться к нему, и скоро они уже радостно трясли друг другу руки.

– Какого черта ты тут делаешь? – спросил Саул.

– Возвращаюсь на службу… а ты?

– Кончился недельный отпуск. Ездил повидаться с ребенком. Боже мой, какая удача, что я тебя увидел!

– А Руфь здесь? – не удержался от вопроса Шон.

– Ждет в экипаже возле вокзала.

– Хотелось бы взглянуть на ребенка.

– Конечно. Давай сначала найдем места, свалим туда багаж, а потом у нас будет еще минут двадцать до отхода поезда.

Шон увидел ее сразу, как только они вышли к ступенькам вокзала. Она сидела в открытой коляске, черный мальчишка-кучер держал над ней зонтик. На ней было серое с голубоватым отливом платье с широкими, суживающимися книзу рукавами с розовыми прорезями и огромная шляпа, украшенная бледными розами. Он видел ее профиль: она наклонилась над лежащим у нее на коленях свертком с белоснежными кружевами. Шон увидел ее спокойное лицо, и сердце его подпрыгнуло и сжалось.

– Боже, как она хороша! – прошептал он, застыв на месте.

Стоящий рядом Саул засмеялся от удовольствия:

– Погоди, ты еще не видел мою доченьку!

Руфь не заметила, как они подошли к коляске, будучи слишком занята ребенком.

– Руфь, а у меня для тебя сюрприз, – промурлыкал Саул.

Она подняла голову и застыла, краска отхлынула от ее лица. Шон заглянул ей в глаза:

– Здравствуйте, Руфь.

Ответила она не сразу. Шон видел, как она постаралась скрыть чувства за маской полного бесстрастия.

– Здравствуйте, Шон. Вы меня напугали.

Саул совсем не заметил этой игры эмоций. Он как раз карабкался в коляску, чтобы сесть рядом с женой.

– Полезай к нам, посмотри на нее, – сказал Саул.

Наклонившись над ребенком, он приоткрыл кружево; лицо его сияло гордостью.

Шон молча залез в коляску и сел напротив.

– Руфь, дай-ка Шону подержать ее, – смеясь, предложил Саул. – Пусть хорошенько посмотрит на самую красивую девочку в мире.

Он совершенно не замечал, что Руфь снова замерла, прижав ребенка к себе, словно хотела защитить девочку от неведомой опасности.

– Возьми ее, Шон. Обещаю, что она не обмочит тебя, ну разве что чуть-чуть, или немножко срыгнет, тоже бывает, – радостно сообщил Саул.

Глядя Руфи в лицо, Шон протянул руки, чтобы взять ребенка. Она смотрела на него вызывающе, но в глазах ее притаился страх.

– Пожалуйста, – сказал он.

Цвет ее глаз, кажется, изменился, они оставались серыми, но потемнели, и в них появился голубой оттенок. Жесткие морщинки вокруг рта расправились, влажные губы мелко дрожали. Она наклонилась и положила дочь ему на руки.

В Йоханнесбург они ехали долго; поезд шел медленно, то и дело останавливаясь. Стояли на каждом перегоне, иногда по полчаса, но обычно не менее полутора. Временами без всякой видимой причины вдруг останавливались прямо посреди бескрайнего вельда.

– Черт возьми, а сейчас-то в чем дело?

– Машиниста подстрелили.

– Что, снова?!

Сердитые комментарии и протесты неслись из каждого вагонного окошка, откуда торчало по нескольку сердитых голов. А когда по гравию насыпи к локомотиву поезда рысцой пробегала вооруженная охрана, вслед ей несся хор возмущенных голосов, сопровождаемый свистом и улюлюканьем.

– Успокойтесь, прошу вас, джентльмены. Необходимо проверить все дренажные канавы и мосты.

– Война закончилась!

– Чего вы боитесь?

– Старина-бур драпает быстро, откуда у него время на какие-то там мосты?

Многие выходили из вагонов и стояли маленькими группами возле путей, выражая нетерпение, и, как только раздавался свисток, они карабкались по вагонам, поезд дергался и снова тащился вперед.

Шон с Саулом сидели рядышком в углу битком набитого купе и играли в карты. Большинству сидящих с ними холодный и чистый воздух горной саванны казался не менее опасным для здоровья, чем, скажем, смертельный цианистый газ, поэтому все окна были плотно закрыты. От табачного дыма воздух в купе приобрел синий оттенок, к тому же вонял от запаха дюжины давно не мытых тел. Разумеется, подобная атмосфера сопутствует неизбежным разговорам.

Стоит запереть несколько мужиков в тесном пространстве, не пройдет и десяти минут, как они заговорят о женщинах. А уж что касается женщин, в этой компании оказались настоящие знатоки.

Один сержант три года служил в Бангкоке, и ему понадобилось целых два часа, чтобы убедить товарищей: все, что, по слухам, у девиц, обитающих в тех краях, расположено поперек, в действительности размещается вполне вертикально. Доказал он свою точку зрения только после того, как совершил экспедицию по коридору и вернулся еще с одним малым, который тоже служил в Китае. Этот эксперт достал фотографическое свидетельство правоты сержанта, которое тут же было во всех подробностях изучено и признано убедительным.