Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Ему стало страшно.

«Так, займи чем-нибудь ум, думай о чем-нибудь, все равно о чем, только не об этой каменной могиле. Думай хотя бы о своих доходах», – приказал он себе.

Он стал шарить по карманам, что в тесном пространстве давалось ему с большим трудом.

– Ага, серебряный портсигарчик, а в нем две сигары.

Шон положил его рядом.

– Коробка спичек… подмокли.

Он положил спички на крышку портсигара.

– Карманные часы. Носовой платок из ирландского льна, с монограммой. Гребешок черепаховый; о человеке судят по тому, как он выглядит.

Шон стал расчесывать бороду, но тут же заметил, что теперь заняты у него только руки, а ум бездельничает. Он положил гребешок рядом со спичками.

– Двадцать пять фунтов в золотых соверенах.

Он тщательно их пересчитал:

– Действительно, двадцать пять. Надо будет заказать хорошего шампанского.

Пыль в горле и во рту мешала говорить.

– И малайскую девушку в Оперном театре, – торопливо продолжил он. – Впрочем, нет, не будем мелочиться… десять девушек. Будут для меня танцевать, а я – смотреть и отдыхать. А чтобы веселей плясали, пообещаю каждой соверен.

Он продолжил поиски, но больше ничего не нашел.

– Резиновые сапоги, носки, штаны – хорошо, кстати, скроены; рубаха… боюсь, изорвана; комбинезон, железная каска… кажется, все.

Имущество аккуратно разложено рядом, убежище внимательно изучено. Нечего делать, надо начинать о чем-то думать. Сначала он подумал, что ему хочется пить. Грязь, в которой он лежит, слишком густая, воды из нее не добудешь. Он попробовал выдавить немного сквозь ткань рубахи – ничего не вышло. Потом он стал думать про воздух. Воздух довольно свежий, значит проникает сюда через щели в неплотно лежащих камнях, и поэтому он еще живой.

Живой… ну да, живой и умрет от жажды. Умрет, свернувшись в клубочек, как зародыш в темном и теплом материнском чреве. Он снова засмеялся и тут же испугался – уж не истерика ли это, – сунул кулак в рот, чтобы ее прекратить, и больно закусил костяшки пальцев.

Движение породы прекратилось, наступила полная тишина.

– Долго ли это продлится? Скажите-ка, доктор. Сколько мне еще осталось?

– Ну что вам сказать? Сейчас вы потеете. Значит, организм довольно быстро обезвоживается. Я бы сказал, дня четыре. – Шон стал разговаривать сам с собой.

– А голод, доктор? Что вы об этом думаете?

– О нет, об этом не беспокойтесь. Голодать, конечно, будете, но умрете от жажды.

– А тиф или как его… брюшной тиф… впрочем, разницы я не вижу. Мне это не грозит, а, доктор?

– Вот если бы здесь с вами были трупы, шансы оказались бы неплохие, а так… Вы же тут один, понимаете?

– А как вы считаете, доктор, я сойду с ума? Не сразу, конечно, но, скажем, через пару дней, а?

– Да, с ума вы сойдете.

– Я еще никогда не был сумасшедшим, – во всяком случае, мне об этом ничего не известно, но мне кажется, лучше всего было бы сойти с ума прямо сейчас, как вы думаете?

– Если вы считаете, что вам от этого станет легче… как вам сказать… я не знаю.

– А-а-а… что-то вы темните, но я вас понимаю. Хотите сказать про видения, которые будут мучить безумца? Хотите сказать, что они будут ярче самой реальности? Хотите сказать, что умереть безумцем хуже, чем умереть от жажды? Но я ведь могу победить безумие. Эта тележка может согнуться под тяжестью… сколько там тонн камня давит на нее сверху? Несколько тысяч? Вы знаете, доктор, а это довольно умно; как представитель науки вы должны это оценить. Мать-земля была спасена, но, увы, ребенок родился мертвым, роды были очень тяжелые.

Шон проговорил все это вслух и теперь чувствовал себя довольно глупо. Он подобрал осколок камня и постучал по тележке:

– А что, кажется, довольно прочная. Честное слово, и звук очень даже приятный.

Он постучал по металлу сильнее: раз-два-три… раз-два-три… – потом отбросил камень. И тут он услышал, как его удары повторяются, тихие, словно эхо, далекие, словно звезды. Тело его сразу одеревенело, потом задрожало от возбуждения. Он снова схватил камень. Еще три удара – и три удара в ответ вернулись к нему.

– Меня услышали, Господи милостивый, меня услышали! – Он засмеялся, задыхаясь от смеха. – О всемилостивая мать-земля, не напрягайся, прошу тебя, только не надо тужиться. Наберись терпения. Подожди несколько дней, тебе сделают кесарево сечение и вынут ребенка из твоего чрева.

Мбежане подождал, пока Шон не исчез из виду в штольне номер три, и только потом снял свой новый камзол. Аккуратно сложил его и поместил рядом с собой на козлах. Немного посидел, наслаждаясь солнышком, ласкающим его кожу, потом слез с коляски и подошел к лошадям. По очереди распряг, подвел к корыту с водой, а когда животные напились, снова запряг, но на этот раз посвободней. Взял свои дротики и пошел на полянку с невысокой травой рядом со зданием администрации. Сел на травку и принялся править наконечники копий, тихонько напевая в такт движению оселка. Наконец проверил заточку опытным в этом деле большим пальцем, что-то проворчал, сбрил несколько волосков с предплечья, улыбнулся с довольным видом и положил копья рядом с собой на траву. Лег на спину и на жарком солнышке задремал.

Его разбудили громкие крики. Он сел и машинально проверил, высоко ли солнце. Проспал час или, может, чуть больше. Кричал Дафф, а Франсуа, с ног до головы заляпанный грязью, испуганно ему отвечал. Стояли они перед зданием администрации. Лошадь Даффа была мокрой от пота. Мбежане встал, подошел к ним и стал внимательно слушать, стараясь понять их обмен отрывистыми фразами. Говорили они слишком быстро, но он сразу понял: случилось что-то очень нехорошее.

– На десятом уровне завалило почти до самого подъемника, – говорил Франсуа.

– Ты его бросил там одного! – кричал на него Дафф.

– Я думал, он побежит за мной, а он побежал обратно…

– За каким чертом… почему побежал обратно?

– Чтобы позвать остальных…

– Вы начали очищать штольню?

– Нет, я ждал вас.

– Черт… ты что, идиот? Придурок, черт бы тебя побрал, он же может быть там еще живой… тут каждая минута дорога!

– Но у него нет ни единого шанса, мистер Чарливуд, он наверняка погиб.

– Заткнись, скотина!

Дафф бегом бросился в сторону шахты. Под высокой стальной конструкцией шахтного копра уже собралась толпа, и тут Мбежане как громом поразило: речь-то ведь шла о Шоне. Он догнал Даффа раньше, чем тот успел добежать до шахты:

– Вы говорили про нкози?

– Да.

– Что случилось?

– На него упал камень.

Следом за Даффом Мбежане протолкался к клети. Оба молчали, пока клеть не достигла десятого горизонта. Они пошли по штольне, но совсем скоро достигли конца. Там уже были вооруженные железными ломами и лопатами люди – белые и цветные шахтеры, в том числе белый начальник смены; не зная, что делать, они ждали распоряжений. Мбежане пробился сквозь толпу к обвалу. Они с Даффом стояли рядом перед стеной из обломков скалы, закупорившей туннель, и молчали. Молчали долго, очень долго. Потом Дафф повернулся к начальнику смены: