Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– В следующий раз при встрече улыбайтесь и говорите мне оба «здравствуйте», – обратился он к Тревору. – И смотрите мне, не шалите больше.

По ступенькам к номеру Градски он поднимался в более приподнятом настроении. Его уже поджидали.

– Ну, говори, Макс, – сказал Шон и даже смог улыбнуться.

– Мистер Градски был столь великодушен…

– Сколько? – оборвал его Шон на полуслове.

– Мистер Градски позволяет вам взять полторы тысячи, а также личные вещи. Кроме того, вы даете обязательство в течение трех лет не начинать в Витватерсранде никаких коммерческих предприятий.

– Три года… не маловато ли? – сказал Шон. – Ладно, две тысячи, и разойдемся красиво.

– Наше предложение не обсуждается.

Шон прекрасно видел, что они не шутят. Они не торгуются, они сообщают свой ответ.

– Хорошо, я согласен.

– Мистер Градски послал за нотариусом, чтобы составить договор. Надо немножко подождать, мистер Кортни; надеюсь, вы не против?

– Нисколько, Макс; ты что, забыл, что я теперь существо праздное?

Вернувшись в Ксанаду, Шон нашел Даффа там же, где он его оставил: в кресле в гостиной. В руке тот сжимал пустую бутылку, но был в совершенной отключке. На залитой бренди жилетке три пуговицы были расстегнуты. Он весь сжался в большом кресле и казался совсем маленьким. Вьющиеся волосы падали на лоб, несколько смягчая избороздившие лицо резкие морщины. Шон разжал ему пальцы, сжимающие горлышко бутылки, и Дафф беспокойно пошевелился, что-то бормоча и мотая головой.

– Маленьким мальчикам пора в постельку, – сказал Шон.

Он поднял Даффа и перекинул через плечо. Тот икнул, и его немедленно и обильно вырвало.

– Вот так, правильно, покажи Градски, что ты думаешь про его чертов ковер, – поддержал его Шон. – Давай еще разок, пожелай ему счастья и радости, только не мне на сапоги.

Дафф послушно повторил, а Шон, посмеиваясь, понес его наверх. С Даффом, повисшим на плече, он остановился на верхней площадке и попытался проанализировать собственные чувства. На душе было радостно, а все остальное – пошло оно к чертям собачьим. Смешно и нелепо, конечно, радоваться, когда с тобой случилась этакая беда. Все еще удивляясь самому себе, он двинулся по коридору и вошел в комнату Даффа. Свалив компаньона на кровать, стащил с него одежду и завернул в простыню. Затем принес из ванной комнаты эмалированный тазик и поставил рядом с кроватью:

– Это тебе на всякий случай, мало ли… спокойной ночи. Завтра в путь, далеко-далеко.

На верхней площадке он снова остановился и посмотрел на мраморные ступеньки, ведущие в роскошный вестибюль. Он покидает все это навсегда – казалось бы, чему тут радоваться. Он громко рассмеялся. Возможно, потому, что стоял перед лицом полного уничтожения и в самое последнее мгновение сумел все изменить, избежал худшего, а поражение смог превратить в победу. Победу маленькую, конечно, и жалкую, однако сейчас они с Даффом были по крайней мере в не худшем положении, чем когда прибыли в Рэнд. В этом ли кроется причина его радости? Шон подумал хорошенько и понял: так-то это так, но все же не вполне. Было еще одно чувство – чувство освобождения. Он должен идти вперед, и своим путем: он отправится на север – открывать новые земли. Он уже ощущал некую внутреннюю дрожь, предвкушая новое будущее.

– На пятьсот миль вокруг ни одной шлюхи, ни одного биржевого маклера, – проговорил он вслух и усмехнулся.

Шон перестал искать слова, описывающие его чувства. Эмоции – штука неуловимая, черт бы их побрал. Кажется, ты ее ухватил, вот она у тебя в руках, но она меняет форму, и сетка из слов, которую ты готов на нее накинуть, уже никуда не годится. Пускай свободно живет в груди, надо только принимать ее и радоваться ей.

Он сбежал вниз по ступенькам и, пройдя сквозь кухонные помещения, оказался на дворе конюшен.

– Мбежане! – закричал он. – Где ты, черт возьми!

Из помещения для слуг послышался стук упавшей табуретки, и дверь одной из комнат распахнулась.

– Нкози, в чем дело?

Настойчивая интонация в голосе Шона встревожила зулуса.

– Какие шесть лошадей у нас лучшие?

Мбежане назвал их по именам, не делая попыток скрыть любопытство.

– Все просолены против наганы? [38]

– Все, нкози.

– Хорошо. Завтра, еще засветло, они должны быть готовы. Две оседланы, остальные вьючные.

Мбежане сразу заулыбался:

– Неужели мы едем на охоту, нкози?

– Очень может быть, – согласился Шон.

– И надолго, нкози?

– Как думаешь, навсегда – это долго? Попрощайся со всеми своими женщинами, возьми с собой кароссу и копья, и вперед… посмотрим, куда приведет нас дорога.

Шон вернулся в спальню. Чтобы собрать вещи, ему хватило получаса. Посреди комнаты выросла куча отбракованной одежды, а то, что он решил взять с собой, составило лишь половину вьюка для лошади. Он впихнул это все в две кожаные переметные сумы. В дальнем углу какого-то шкафа он нашел свою овчинную куртку и бросил на кресло вместе с кожаными бриджами и шляпой из мягкого фетра, с широкими опущенными полями – все это он наденет утром. Потом спустился в кабинет и произвел смотр ружейной пирамиды, причем фасонным двустволкам непонятно какого калибра внимания не уделил. Выбрал пару дробовиков и четыре винтовки Манлихера.

Потом отправился попрощаться с Кэнди. Она была у себя и на стук в дверь сразу открыла.

– Уже слышала? – спросил он.

– Да, весь город уже знает. Ох, Шон, мне так жаль… Заходи. – Она придержала для него открытую дверь. – А как Дафф?

– Очухается и будет в порядке. Сейчас он пьян вдрабадан и спит без задних ног.

– Я пойду к нему, – быстро сказала она. – Сейчас я ему очень нужна.

Вместо ответа Шон поднял бровь и смотрел на нее до тех пор, пока она не опустила глаза.

– Нет, пожалуй, ты прав. Может, потом, позже, когда пройдет первое потрясение. – Она посмотрела на Шона и улыбнулась. – Думаю, тебе надо выпить. Небось тоже несладко.

Она подошла к шкафу. Синий халат обтягивал ее женственные крутые бедра и открывал сверху щель между полными грудями. Шон смотрел, как она наливает и несет к нему стакан. Какая красивая, подумал он.

– Ну, Кэнди, прощай и до новых встреч. – Шон поднял стакан.

Голубые глаза ее расширились и потемнели.

– Не понимаю. Ты это о чем?

– Мы уезжаем, Кэнди. Завтра уезжаем, рано утром.

– Ты что, шутишь?

Но она уже поняла, что он и не думал шутить. После такого заявления и сказать нечего. Он допил бренди, они еще немного поговорили, и он поцеловал ее на прощание.

– Будь счастлива, прошу тебя, – сказал он.

– Постараюсь, – ответила она. – Возвращайтесь скорее… хоть когда-нибудь.

– Только если пообещаешь выйти за меня. – Он улыбнулся.

Кэнди ухватила его за бороду и потаскала ее из стороны в сторону: