Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

С одной стороны, новость о том, что Браулио действует по поручению Пепы, даже обрадовало Клаудиу: она была невысокого мнения об умственных способностях новоиспеченной графини. К тому же, против нее у девушки имелся сильный, хотя еще и не до конца проверенный козырь. С Пепой справиться можно, это не всесильный кардинал, который пока почему-то не подает о себе никаких известий. Но столь длительное молчание валета гораздо страшнее Пепиных происков. С другой стороны, борьба с графиней Кастильофель требовала конкретных доказательств. Совершено и неопровержимо конкретных — иначе компромат из оружия превращался в неумную вспышку ревности и жалкие попытки очернить соперницу.

Но что же делать? Какие доказательства, документы, аргументы и откуда может она взять, будучи в этом государстве практически никем. Легкой тенью без имени, без положения. Пушинкой, которую при первом же удобном случае готов сдуть в бездну не один влиятельный человек. А кто может ей помочь? Мануэль, этот, как сказала покойная герцогиня Альба «ветрогон»? Увы! Хуан? Но он теперь, как любимчик генералиссимуса, должен постоянно находиться при нем, а, кроме того, имеет немало действительно серьезных забот по службе. Так кто же? Опять получается, что в этом деле ей может помочь только один человек — Педро. Да, именно Педро, по рассказам Хуана, живущий теперь на приволье и болтающийся со своим принцем по всем злачным местам столицы.

Но и Хуана вот уже третий день нет во дворце, ибо Годой отправил его с каким-то очередным поручением в Португалию. Узнав, что лейтенант Мартин обязан явиться через неделю, Клаудиа немного успокоилась. Время пока не очень торопило ее; выезжала она мало, и возможность встретиться с Пепой равнялась почти нулю. И вот, получив некоторую передышку из-за отсутствия Хуана и валета Браулио, Клаудиа, дабы немного забыться, с упоением отдалась чтению новой, запрещенной испанской цензурой, но доставленной ей через герцогиню Осуна, книги Шатобриана «Гений христианства». Книгу эту провез в дипломатическом багаже посол Австрии, как любой утонченный иностранец в этой стране, конечно же, друживший с Марией Хосефой.

Чтение оказалось воистину увлекательным, и, открыв том утром, Клаудиа оторвалась от толстых, шероховатых, неровно обрезанных страниц лишь тогда, когда почувствовала за спиной чье-то присутствие. Она неохотно подняла глаза, увидела, что небо за окном налилось тяжелым пурпуром позднего заката, вздохнула и неохотно обернулась.

На пороге стоял улыбающийся Браулио.

— Рад видеть сеньору в добром здравии и за столь благочестивым занятием, — он кивнул на книгу в ее руках.

— Вы так неожиданно исчезли, а ведь я совсем не хотела вас напугать, — почти приветливо ответила Клаудиа, уже точно зная, что Браулио совсем не испанец, а француз, чувствуя себя все же немного уверенней.

— Вы так задели мои чувства, сеньора, что я не выдержал и решил вправду посетить наши родные места, о которых мы с вами так много говорили… — Валет сделал угрожающую паузу, и сердце Клаудии на миг похолодело. А если он действительно добрался до Монпелье и узнал, что дочь депутата де Салиньи умерла как раз накануне выборов в Генеральные Штаты? Впрочем, кто будет там разговаривать с каким-то испанцем, слугой, лакеем — пусть даже самого Князя мира. Это здесь Мануэль — Князь мира, а там, во Франции, он только глупый фаворит старой королевы, не больше. Хотя, если он и в самом деле француз… — Так вот, — вернул ее к действительности голос Браулио, — представьте себе, что там ничего не изменилось, Эро все так же неспокойна, рыбы по-прежнему много, дом господина де Салиньи все так же покрыт охряной краской… — Браулио не мог отказать себе в удовольствии помучить девушку подольше и был готов перечислять бессмысленные подробности до бесконечности.

Но Клаудиа властно остановила его:

— И что же, надеюсь, меня там тоже еще помнят?

Но вместо ответа валет шагнул к ней, вынул из-за обшлага бумагу, неторопливо развернул ее и бесстрастным голосом прочел:

— Александр Жозеф-Мария де Салиньи, родился 4 августа 1756 года в Руане, был избран депутатом от дворянства Монпелье в 1789 году; в 1793 году, как бывший, заключен в тюрьму, но освобожден и в 1795 году выбран начальником департамента Луары; в 1799 году назначен членом Государственного совета и помощником министра по морским делам. — Браулио перевел дух и победно улыбнулся, но в ответ услышал равнодушное:

— Я, вероятно, лучше вашего знаю биографию своего отца.

— Но вы еще не дослушали до конца, сеньора, — одними губами улыбнулся валет и продолжил. — Семья графа состоит из жены Элизабет Флоранс, урожденной маркизы де Понтийяк и сына Шарля Генриха Никола, двадцати семи лет, коменданта города Мелюн… — Тут он снова сделал эффектную паузу и закончил. — Дочь, Женевьева Мария, умерла от скарлатины в 1789 году. Справка заверена французским посольством в Мадриде, сеньора. — Браулио насмешливо посмотрел прямо в глаза Клаудии. — Так что, вас нет на этом свете, мадмуазель, уже целых тринадцать лет…

После ухода несносного валета, которого по всем правилам давно надо было бы рассчитать, Пепа, однако, не стала бесноваться, как сделала бы в юности, а в задумчивости стала прогуливаться по многочисленным залам своего дворца. Ее не интересовало, какие дела связывают Браулио и Мануэля, они нуждаются друг в друге — с нее достаточно и этого. Но как она сама смогла очутиться в такой зависимости? Увы, десять лет назад положение Пепы, несмотря на жизнь в шатком домишке на окраине Мадрида, было гораздо прочнее, чем сейчас. Мануэль любил ее тайно — и, значит, искренне. Неужели ей казалось мало той его любви, что она впуталась в эту историю? Слезы показались в больших серых глазах Пепы и, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, она направилась в классную комнату, где как раз в это время занимался Игнасио.

Выдержанный мальчик не вскочил при ее появлении и не бросился ей на шею, как делал в детстве, а только поднял от книги точеную, в крупных смоляных завитках голову, и улыбнулся обезоруживающей улыбкой, которой покорял всех.

— Добрый вечер, мама. Ты прости, но мне нужно позаниматься еще с четверть часа. Я дочитаю Горация и буду в твоем распоряжении.

Зачем мальчишке в десять лет читать какую-то заумь на латыни, когда в его возрасте надо бегать по лугам и лесам, мимоходом уже задирая юбки девчонкам! Как делал, например, его отец, — подумала Пепа, имея в виду Мануэля, и в смятении от этой своей неожиданной мысли даже прикрыла рот рукой. Кто мог знать, чем занимался в такие годы его отец?!

— Нет, Игнасильо, я пришла просто проведать тебя. Тебе ничего не нужно?