Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

Безусловно, он благороден, умен, смел, его любит вся Сарагоса, и сам Игнасио сейчас плывет не куда-нибудь, а ему на выручку, но, может быть, лучше было бы встретиться не с ним, а с той, что умерла, подарив ему жизнь? Интересно, какая она была? Клаудиа почти не говорила об ее внешности, а по коротенькому рассказу дона Рамиреса ничего конкретного представить себе было невозможно. Говорят, она была, как андалузская роза, печальная, истовая и нежная. Игнасио силился представить себе мать, но смуглость и черный бархат глаз упорно затуманивались молочно-белым, небесно-серым и золотым… Клаудиа похожа на отца, а уж он, конечно, на мать… Надо будет спросить у Педро… И с этой мыслью Игнасио, наконец, заснул.

Проснулся он от грубого толчка в плечо. Днище под спиной уже не покачивалось, и мальчик испуганно открыл глаза. Прямо над собой он увидел две иссиня-черные всклокоченные бороды и два затасканных головных платка на шишковатых лбах.

— Вы из партиды эль Эмпесинадо? — обрадовался Игнасио и уже подтянулся на руках за борта, чтобы выскочить из лодки.

— Слышь, как говорит! Ишь, змееныш, только сиську изо рта выпустил, а уже на стороне французов!

— Да чего с ним разговаривать, Гапильос, голову в воду — и вся недолга, — рассудительно заметил второй и крепко схватил Игнасио за куртку.

— Вы что?! Я Игнасио де Гризальва, ищу своего отца, дона Рамиреса, то есть Хосе Пейрасу…

— Каков наглец, а? Да всем на двадцать лиг вокруг известно, что старик давным-давно потерял свою дочь, и никакого сына у него отродясь не бывало! Ты бы, прежде, чем врать, хоть разузнал все как следует, — почти с жалостью проворчал тот, кого назвали Гапильосом.

— Так, значит, вам неизвестно, что четыре дня назад он встретился с нами у моста? — с надеждой пояснил Игнасио. — Вся Сарагоса пела и плясала за…

— С кем это «с нами»? — насторожился второй. — Знаешь, Гапильос, их тут, видно, целая шайка, и чем быстрей мы покончим с этим, тем проще будет разбираться с остальными. Остальные-то, небось, не такие придурки, как этот. В общем, бери наваху да отведи его вон за те кусты.

Сердце Игнасио судорожно сжалось. Чем, чем может он доказать, что он не шпион?

— Пошлите хотя бы кого-нибудь в город и узнайте… — взмолился он.

— Пошлите! Нашелся командир гонять людей туда-сюда понапрасну! Нет, парень, ты, видно, и впрямь попался. Жаль дурака да что поделаешь. — Могучей рукой Гапильос взял мальчика сзади за обе руки и поволок вверх по высокому песчаному берегу. По пути Игнасио несколько раз попытался применить свои подсмотренные у природы приемы, но герильяс даже не обратил на его попытки внимания. Тогда он решил прибегнуть к классическому способу всех пленных.

— Послушайте, Гапильос, ваш товарищ нас уже не слышит, а вы показались мне сердечным и добрым человеком. Может быть, у вас тоже есть дети. Сейчас война, нужда, я знаю, нет зерна, нет мулов… Моя сестра богата, она щедро отблагодарит вас за мое спасение…

— А меня Эмпесинадо отблагодарит петлей на первом дереве. Нет уж, иди, парень, и покорись судьбе. Жалко тебя, но себя еще больше.

Они поднялись и уже шли кромкой прибрежных кустов. Гапильос вертел головой, вероятно, высматривая куст пораскидистей.

— Но тогда, ради ваших детей, скажите мне хотя бы — жив мой отец или нет? Удалось ли ему пробраться в партиду три дня назад?

— Зачем тебе это, если все равно помрешь? — удивился Гапильос.

— Я умру, зная, что с отцом все в порядке, что я погибну, а он все равно будет приносить пользу партиде, Сарагосе, всей Испании! — пылко воскликнул мальчик.

Гапильос вдруг остановился и крутанул Игнасио лицом к себе, держа теперь мальчика за плечи. Лицо его посуровело.

— И этим я не могу порадовать тебя, тонто [160] Тонто — болван, дурачина ( исп .) . Старый Пейраса сложил свою буйную голову в позавчерашнем набеге за рощей. Славный был солдат, толковый. И вправду жаль, что не было у него сына…

Но Игнасио уже не слушал герильяса. Он медленно опустился на голую, выдутую речными ветрами землю и уткнулся в нее лицом. Дона Рамиреса больше нет. А еще несколько часов назад он мог думать, что лучше бы осталась в живых мать! Он предал родного отца! Мальчик громко простонал. Пепа, будучи суеверной сама, привила свое ощущение мира и сыну, даже без этого слишком восприимчивому к тайным совпадениям и знакам. И теперь ужас отцовской смерти ложился на его юную душу чудовищным камнем.

— Это я, я во всем виноват, — разрыдался он, ломая ногти о мерзлую землю, словно пытаясь, зарывшись в нее, уйти от ощущения своей вины и горя.

Гапильос еще некоторое время стоял над ним, внимательно вслушиваясь в полубезумные речи пленника, а потом резко дернул за шиворот. От этого рывка из-за пазухи у Игнасио, змейкой скользнув к ногам, выпала алая ленточка. Герильяс, рука которого уже лежала на рукояти навахи, вдруг остановился. Он вспомнил, что мертвецов с такими ленточками на груди они уже не раз вылавливали из заводи.

— Откуда это у тебя?

— Из Сарагосы, — все еще всхлипывал Игнасио. — Там награждают такими ленточками за отвагу…

— Ну, что разнюнился, как баба? — вдруг как-то более дружелюбно заговорил верзила. — Уж коли пошел на такое дело, так надо быть ко всему готовым. Смерть, она, нынче везде и у всех за плечами, разве не знал? Постой-ка. — Гапильос глянул вниз на товарища, но тот, видимо, где-то укрылся в ожидании новых жертв. Тогда он вытащил из кармана веревки и ловко скрутил Игнасио по рукам и ногам. Мальчик, сломленный неожиданным известием о смерти отца и вдруг потерявший интерес ко всему, уже не сопротивлялся, и герильяс перекинул его через плечо, как беспомощного ягненка. — Все-таки лучше отнесу тебя к Эмпесинадо, может ему и будет какая польза от твоего вранья.

Они шли долго, то спускаясь в лощины, то преодолевая многочисленные холмы. Игнасио, который прекрасно знал астрономию, мог бы легко соориентироваться по солнцу или даже теням, но его охватила полная апатия. Гапильос один раз даже остановился, бросив под спину мальчика свою куртку, обстоятельно перекусил огрызком колбасы и сухими фруктами и небрежно бросил горсть пленнику. Но Игнасио лишь устало отвернулся. Ближе к вечеру местность стала более оживленной, стали попадаться разбитые повозки, ямы от ядер и люди. С каждым куадро их становилось все больше, и Игнасио догадался, что они, наконец, добрались до места, куда он еще сегодня утром стремился с таким пылом. Но теперь появление его здесь оказывалось совершенно бессмысленным. Сражаться в партиде, оставив в городе сестру и Педро, он вовсе не хотел. Да и, скорее всего, сражаться ему вовсе не придется — что стоит его жизнь для грозного Эмпесинадо, если он запросто вешает даже ближайших своих товарищей? И мальчик закрыл глаза, решив не открывать их больше вообще, что бы ни происходило вокруг.