Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

Вспомнив, что вчера творилось перед монастырем Санта Энграсия, Аланхэ вдруг по-другому посмотрел на мальчика.

— Хорошо, тогда запомни то, что ты должен передать в партиду.

Выслушав наставления, обрадованный Игнасио прошептал:

— Спасибо. До скорой встречи, сеньор генерал-капитан, — и почти тут же исчез в темноте. Шаги его вскоре затихли у западных ворот, но Аланхэ мог поклясться, что где-то почти у выхода к неровным шагам мальчика присоединились другие, легкие, скользящие и уверенные. Дон Гарсия вопросительно обернулся к Клаудии, хотел было сказать ей об этом, но вдруг заметил, что все еще сжимает в руке ее запястье.

— Вы ничего не слышали? — машинально прошептал он, забыв уже сам, о чем и зачем спрашивает.

— Нет, все тихо, он вышел на валенсийскую дорогу, — тоже еле слышно ответила девушка.

— А вы? Куда теперь вы?

— Я? Я… с вами, — едва прочел он по губам и вдруг увидел, как обильные, серебряные в лунном свете слезы бегут по ее щекам. — Простите меня, дон Гарсия… Вы презирали меня все эти восемь лет… Я была не такой, какой должна была быть, но я не виновата… Он был моей детской мечтой, на белом коне Бабьеке… Я не лгала… Меня силой увезли в монастырь, совсем девочкой… А потом Вальябрига… Педро… дон Гаспаро… А вы… вы гордый, недосягаемый, безупречный… Но вы спасли меня тогда… — И она неожиданно уткнулась ему в грудь, лицом прямо в ледяную офицерскую пластину.

Кровь бешено застучала в висках дона Гарсии, и перед его глазами, словно омывая их от всего ложного, наносного, придуманного, потекли зеленоватые воды Мансанареса, над которыми трепетала в солнечном свете тонкая фигурка в белом платье, с развевающимися фиалковыми лентами под грудью…

— Хелечо! — выдохнул он. — Каталонка. Испанка! — и он непроизвольно припал губами к соленым губам…

Игнасио пробирался меж поваленных временем и ядрами памятников, чувствуя во всем теле ту ловкость и легкость, которые появляются, когда человек добился-таки, наконец, давно и страстно желаемого. Он ощущал себя одновременно змеей, охотником, волком и разведчиком, весь мир казался ему доступным и открытым. Ноздри его жадно втягивали морозный сладковатый воздух, а уши наслаждались скрипом снега, как лучшей на свете музыкой. Неожиданно к скрипу его шагов присоединился другой скрип, причем повторявший его собственный с удивительной точностью и отстававший всего лишь на несколько мгновений. Игнасио даже проверил: да, ровно три секунды. Он сбавил темп, и невидимка тотчас под него подстроился. Затем Игнасио ускорил шаги — и снова то же самое. Но впереди уже темнела арка кладбищенских ворот. Оттуда надо было свернуть вправо, миновать замок Альхаферия, пересечь мадридскую дорогу и — самое трудное — пробраться незамеченным вдоль берега Эбро; мальчику казалось, что пройти сквозь кольцо блокады проще всего именно по самой кромке берега, укрываясь в прибрежных кустах. Игнасио уже заранее представлял себе все красоты предстоящей ему дороги, особенно величественный замок мавров, над куполом которого несутся тяжелые, темные, чреватые снегом тучи — и радовался свободе. Четырнадцать лет жизни в жесткой атмосфере испанского двора казались ему теперь сном.

И, воодушевленный своей новой вольной жизнью, Игнасио перестал обращать внимание на скрип сзади, до того ли теперь? Он вышел за ворота и быстро сориентировался по французским бивачным кострам. «Если что, скажу, что я француз, который, естественно, хочет убежать из этого города, — подумал он, и, несказанно обрадовавшись своей выдумке, даже стал придумывать, какое бы взять себе имя. — Сказать де Салиньи? Нет, опасно, Клаудита была человеком все же достаточно известным… — Он стал перебирать все прочитанные французские романы и остановился на звучном имени господина де Рамьера. — Итак, я назовусь Оттавио де Рамьером, сыном французского собирателя древностей, которых тут должно быть полно. Отец не может оторваться от своих коллекций, а мне жизнь дорога, я молод, я хочу вернуться в Париж… Нет, в Париж это слишком, лучше чего-нибудь попроще… В какой-нибудь Гренобль, да в Гренобль…»

Увлекшись сочинением своей новой биографии, Игнасио даже не заметил, что рядом с ним движется еще одна тень, почти неотличимая от его собственной. Но вот тень метнулась ему наперерез, и тропинку загородил неизвестно откуда взявшийся человек.

— Что ты все идешь и бормочешь, идешь и бормочешь, как чокнутый! — возмутился незнакомец. — А француз — раз! И все твои планы тю-тю! Тоже мне разведчик!

Игнасио одновременно опешил и оскорбился. К тому же, голос у стоявшего перед ним мальчишки был высоким и противным.

— Послушайте, сеньор соглядатай, — как можно презрительней обратился он, — ступайте своей дорогой и не мешайте людям делать настоящее дело.

— Дело! — Нисколько не обидевшись на «соглядатая», воскликнул мальчик. — Так дела не делаются. Впрочем, нечего нам тратить время на разговоры. — Он задрал голову к небу, отчего широкополая шляпа со свисающими лентами чуть не свалилась, и незнакомец быстро и опасливо нахлобучил ее еще ниже. — Тучи скоро пройдут, а при луне мы окажемся, как на ладони.

— Мы?! — не поверил своим ушам Игнасио. — При чем тут вы?

— А при том, дорогой сеньор Игнасио, что один вы не доберетесь и до Альхаферии, потому как французы его уже почти обошли, и вы попадетесь прямо к ним в лапки.

Игнасио с нескрываемым любопытством посмотрел на своего столь неожиданного компаньона. Мальчику было на вид лет тринадцать. Узкие штаны коричневого сукна, черные чулки и башмаки из бычьей шкуры, жилет с квадратным вырезом, толстая куртка и крестьянский кушак с прорезными карманами составляли его костюм, а лицо, на котором не было и намека на пух над губой, казалось нежным, как у девочки.

— Откуда ты знаешь мое имя? — вдруг решив, что можно перейти на «ты», на всякий случай спросил Игнасио, заранее уверенный, что ответа не получит. Наверняка, это один из местных, которые болтаются по городу и окрестностям целыми днями и знают все про всех. А тем более, их здесь так торжественно встречали, и дон Рамирес — фигура не из последних. Но мальчик ответил совсем не то.

— Я знаю о тебе давно, еще с Мадрида… Но хватит вопросов. Сейчас свернем чуть правее и через холмы. Иди след в след.

— Но в таком случае скажи мне твое имя.

— Мое имя? Но оно ничего не изменит. Пусть будет хотя бы… Мусго.

— Что за дикое имя? Это же какой-то лишайник… [159] Мусго — вид мха ( исп .), символизирует обещание заботиться и беречь.

— Мне нравится — этого достаточно. Ты следи за правой стороной, а я за левой. Пошли.

И мальчик пошел вперед быстрым скользящим шагом, так что Игнасио едва поспевал за ним.