Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— В ближайшие венты нельзя, в них сразу будут искать, — тихо, но отчетливо объяснял он ей на скаку. — Поэтому придется ехать долго и стороной, пока не пересечем уржельскую дорогу, а потом заберемся подальше в горы. Одежда для тебя у меня приготовлена, пару дней будем отсиживаться в распадках, а ночами двигаться в сторону Наварры. Там уже будет проще. Но сейчас держись до последнего — надо отъехать как можно дальше. Нужно выдержать час.

— А следы? — едва разлепила замерзшие губы Клаудиа.

— Снегопад не закончится еще пару дней, я разговаривал с пастухами. Они будут искать вслепую. Кроме разорванной книги они не найдут никаких следов твоего исчезновения. Пусть считают, что ты вознеслась на небо, разорвав богомерзкие издания, — посмеялся Педро, а затем заботливо спросил. — Ну, как ты, еще держишься?

— Ноги, — простонала девушка, чей подрясник задрался, открыв голые колени.

— Дьявольщина! — выругался Педро. — Понимаешь, сейчас лучше вообще не останавливаться. Потерпи, прижмись поплотнее к бокам лошади, осталось еще полчаса.

И они пришпорили лошадей, хотя животные, подгоняемые морозом, и так неслись изо всех сил. Вокруг, куда достигал глаз, расстилались заносимые снегом горы, и стояла невозможная, непереносимая тишина.

Только когда уже совсем рассвело, неумолимый Педро остановился. Быстро спрыгнув на землю, Педро первым делом снял свою коченеющую спутницу с коня и отнес в довольно большую укромную пещеру. Там он быстро развел костер и, пока огонь разгорался, распаковал лежащий рядом тюк с теплой одеждой. Потом он растер ей ноги и руки и помог переодеться в зимнюю одежду пиренейского пастуха: длинную полотняную рубаху, штаны из козьего меха и кожаные, тоже на меху альпаргаты. Монастырская обувь и подрясник полетели в костер. Только после этого Педро позаботился и о лошадях, расположив их у входя в пещеру и посыпав соломы и овса.

Теперь можно было уже не спешить; им предстояло провести в этом убежище весь следующий день. Напоив беглянку специально приготовленным горячим отваром, Педро молча держал согревшуюся девушку у себя на коленях, укачивая, как маленькую.

— Но как ты… — осторожно начала она.

— Ты позвала, и я пришел.

— Но я звала тебя только мысленно.

— Я прочитал твою мысль во взгляде.

— Когда я падала в обморок?

— Да, — нехотя ответил он. — Зачем говорить об этом? Теперь у тебя будет новая прекрасная жизнь.

— Как у тебя?

Он посмотрел в черные глаза долгим любящим взглядом.

— Не знаю. Как сама выберешь. А теперь спи. Впереди трудные ночи.

На исходе следующего дня, отдохнув, отогревшись и отъевшись заранее приготовленными Педро в пещере запасами, они двинулись дальше. Перед тем как покинуть это первое убежище, юноша старательно уничтожил все следы пребывания там людей, и целую ночь они вновь скакали какими-то тайными тропами, но уже никого не боясь и не страдая от холода.

А еще через несколько дней по равнинам Наварры совершенно спокойно ехали два всадника, которым почтительно уступали дорогу повозки с мулами. Один из них, тот юноша, что постарше, был одет явно на французский манер и по последней моде, а второй, еще совсем мальчик, наоборот, в национальный, но богатый костюм: широкополая шляпа, куртка из черной овчины с пестрой вышивкой и резными серебряными пуговицами, вместо пояса фаха [63] Фаха — широкий шарф. и синие бархатные штаны с яркими лампасами. Первый много и громко говорил, второй же почти не открывал рта, но глаза его горели восторгом и любопытством, с каким-то тайным сиянием счастья оглядывая все вокруг.

— Осталась последняя ночь, которую нам придется провести в пути, — сказал первый, когда тени на дороге стали принимать лиловатый оттенок.

— И где мы остановимся на этот раз?

— Лигах в трех отсюда живет некий гостеприимный идальго, который, конечно, не откажется приютить двух друзей, — при последних словах губы юноши печально дрогнули.

Действительно через час они уже подъехали к одинокому дому на излучине Арагона и бросили поводья подбежавшему мальчишке. Старший молодой человек уверенно прошел внутрь и, как у себя дома, сел за стол в темной столовой с большим камином. На прокопченных стенах вперемешку висели связки лука, старые шпаги, неразличимые от времени картины и единственным ярким пятном выделялась висевшая прямо над головой юноши олеография. То было молодое мужское лицо в ореоле живописно разметавшихся золотых волос с беззастенчиво-яркими голубыми глазами. От портрета веяло здоровой силой, красотой и беспечностью. Юноша поглядел на портрет, и с трудом подавил не то вздох, не то проклятие.

— Мартин! Дьявольщина! — крикнул он, садясь за дубовый стол. — Du sang, de la Mort et de la Volupte! [64] На кровь, на гибель, на страсть ( франц .).

В ответ на этот пароль откуда-то из недр дома выскочил невысокий, до глаз заросший бородой человек.

— А, это ты, малыш! Все в порядке? А где твой подопечный?

Педро только кивнул.

— Ты говоришь по-французски?! — удивился вошедший за мгновение до этого в комнату мальчик, услышавший последние слова старшего.

— Садись, Паблито.

Но мальчик почему-то, как вкопанный, остановился и не сводил глаз со стены.

— Кто это, Педро?

Юноша нахмурился и быстро посмотрел на хозяина.

— С каких это пор у тебя на стене висит этот кердо [65] Кердо — самец домашней свиньи ( исп .). ?!

Тот в ответ пожал плечами.

— Не своей волей, сам понимаешь. Если уж он теперь чуть ли не в каждом монастыре пялит свои бесстыжие глаза… К тому же, герцог не возражает.

Но так и застывший у порога мальчик не слышал этих слов, полностью поглощенный созерцанием портрета. Щеки его порозовели.

— Это он, да? — наконец прошептали обветренные губы.

— Да, сеньор, это маркиз Альварес собственной персоной, черт бы его побрал! — ответил за Педро хозяин.

— Разве это не Мануэль Годой, Князь мира? — растерялся мальчик.

— Успокойся, Паблито, это действительно Мануэль Годой, герцог Алькудиа, Князь мира, — тут юноша махнул рукой, чтобы быстрей подали еду, — Мартин, мы просто падаем от усталости.

Хозяин быстро принес хамон [66] Хамон — сырокопченый окорок. , вино и сыр.

— Я постелил вам наверху, Педро. Как меня вызвать — знаешь, — и чернобородый Мартин исчез в никуда, как и появился.

— Это просто какой-то притон контрабандистов, — рассмеялась Клаудиа, стаскивая шляпу с остроконечной тульей и рассыпая волосы.

— Много ты понимаешь в контрабандистах, — невесело и не очень-то вежливо ответил ей Педро. — Ешь.

Клаудиа уписывала за обе щеки, пила вино, к концу ужина совсем раскраснелась и то и дело поднимала глаза к портрету.

— Неужели ты до сих пор не забыла все эти свои детские фантазии? — грустно спросил Педро.