Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Ваше Величество, это не просто хорошая, это великолепная мысль, — радостно ободрила мужа Мария Луиза. — Неужели, дон Мануэль, вы сами додумались до такого или вас опять надоумил этот хитроумный сеньор Бермудес?

— Клянусь девой мадонной дель Пилар, Ваше Величество, это придумал отнюдь не сеньор Бермудес, — надул яркие губы Мануэль.

— Ладно, не обижайся, — примирительно произнесла королева, поглощенная новой мыслью и потому даже не заметившая, как назвала своего любимца снова на ты. Она уже предвкушала, с какой легкостью и непринужденностью сообщит святым отцам волю Их Католических величеств.

Ближайшие дни Мадридский королевский двор бурлил событиями. Великий инквизитор Лоренсана, этот величественный старик, этот страшный и всемогущий владыка отбыл в сопровождении архиепископа Деспига и епископа де Мускиса, духовника королевы, в Рим. Испанская инквизиция понесла невосполнимый урон. И в то же время ко двору неожиданно была вызвана графиня Тереза де Бурбон-и-Чинчон и ее брат кардинал дон Луис-Мария, которым король высочайшим указом жаловал титул инфантов Кастильских. Что означало столь неожиданное возвышение нового кардинала сразу после изгания Лоренсаны, никто не мог толком понять. При дворе ходили слухи и сплетни, строились всевозможные догадки и предположения, но никто так и не мог назвать ни причин — ни последствий. И как ни странно, больше всех этот вопрос занимал именно герцога Алькудиа. Мануэль дни, да порой и ночи напролет пытался понять, чем же все-таки был вызван столь яростный гнев королевы в его адрес, и тщетно пробовал связать всю цепь последующих событий со странной отчужденностью и холодностью королевы.

Голова его шла кругом. Он забросил дела, женщин, даже собак и лошадей, не зная, с какой теперь стороны ожидать удара.

Но, наконец, уже совсем измученный, он все-таки получил распоряжение явиться к королеве, которая все последние дни так откровенно избегала с ним встреч. Мануэль шел на прием с гулко бьющимся сердцем, уже не раздумывая о том, что его ждет, и довольный уже хотя бы тем, что неопределенность его положения вот-вот закончится. Он как человек быстрого действия не выносил взвешенных состояний ни в делах, ни в любви. Мануэль решительным жестом открыл дверь, готовый к любой неожиданности. Однако гром не грянул, и небо не разверзлось: королева приняла своего любимца чрезвычайно милостиво.

— Здравствуй, Мануэлито, мой милый чико! У меня для тебя отличная новость. — Мануэль насторожился, ибо прекрасно знал, как Мария Луиза, любившая утонченные пытки итальянских дворов, порой преподносила яд в самой сладкой облатке. — Ты слушаешь меня, мой милый? Так вот: мы решили женить тебя на донье Терезе де Бурбон-и-Чинчон, которой его величество специальным указом пожаловал титул инфанты Кастильской, чтобы затем присвоить титул инфанта и тебе. Теперь весь свет узнает, насколько ты дорог нам, милый мой чико.

В первое мгновение у Мануэля от такой неожиданности захватило дух. Инфант! Он станет инфантом! Сбываются его самые сокровенные мечты! Какое-то время он даже не мог говорить от возбуждения, пожирая королеву почти влюбленными глазами. Она же тем временем пристально изучала его, пытаясь уловить в лице фаворита хотя бы малейший признак растерянности. Однако Мануэль в миг воплощения его тайной мечты, зародившейся еще в далекой Кастуэре у бедного, но тщеславного мальчика, даже и подумать теперь не мог о какой-то там Пепе. И потому никакой растерянности, никакой тени стыда или озабоченности Мария Луиза не увидела в молодом розовом лице первого министра. Он был счастлив, только счастлив. Теперь даже спесивый племянник короля, жалкий кардиналишка Вальябрига, зазнайка Луис-Мария будет ему признателен за то, что благодаря ему стал инфантом!

Торжественное бракосочетание герцога Алькудиа и инфанты Кастильской Терезы де Бурбон-и-Чинчон было назначено через две недели.

Благодарность дона Мануэля королеве не знала границ…

Двуликий Янус вспомнил о своем поспешном венчании только спустя несколько дней. Черт, как неразумно попался он тогда в ловкие сети Пепы! Все-таки любая женщина — это зло и хороша… ах, как это там говорится «только на ложе любви и на ложе смерти». Конечно, уму Пепы надо отдать должное, и… какие ласки дарила она ему тот месяц после венчания! Мануэль в который раз сравнил ее с королевой, которая за последнюю неделю выжала его, как лимон, и подумал о Пепе уже не с раздражением, а с благодарностью. Но, увы, теперь не время вздыхать о былых наслаждениях — игра начиналась крупная. И Мануэль стал лихорадочно придумывать, как половчее ликвидировать брачный контракт и чем бы задобрить Пепу. Однако чем дольше он думал над двумя этими проблемами, тем труднее начинало казаться ему их разрешение. Пепа — не та женщина, которая может простить такое. Она не прощала и менее серьезные вещи. А без нее Мануэль все же не мыслил себе жизни, как и без малыша Игнасио. Игнасио! Прелетный, разумный не по годам, огненно-черноглазый Игнасио, плод настоящих чувств! Но теперь ему никогда не носить титула герцога Алькудиа. И не стать ему инфантом.

От сына мысли Мануэля снова вернулись к Пепе, ее ленивой грации, голосу, пьянящему взгляду, и дрожь охватила его. «Нет, Пепа никогда не простит мне этого — и будет потеряна для меня навсегда!» — в отчаянии думал Мануэль. Многие годы он постоянно советовался с ней, а теперь даже не мог намекнуть на сложившиеся обстоятельства. И мысль Мануэля бесплодно билась в силках, расставленных мстительной королевой. Он ходил по комнате, пиная попадавшуюся под ноги мебель, рвал кружевные жабо, бросался в отчаянии на диваны.

Несколько раз в дверь уже просовывалась курчавая голова Браулио, но валет, как бы ни был избалован, все же не решался войти, видя хозяина в таком состоянии. Наконец, прождав пару часов, он не выдержал и, скользнув в кабинет неслышной тенью, все-таки напомнил Мануэлю. что сегодня еще с утра тот собирался отбирать щенков, дабы отдать их егерям на натаску.

— Какие, к черту, щенки?! — взъярился Мануэль и так рванул бархатный обшлаг, что украшавший его мелкий жемчуг посыпался на пол. — Щенки! Да мне впору повеситься, а не об охоте думать!

Браулио видел герцога во многих переделках, но чтобы тот столь пренебрежительно отзывался об охоте? И как слуга, чья близость к хозяину дает ему право на определенную фамильярность, валет тщательно собрал жемчуг и словно мимоходом спросил:

— А что случилось-то? Что за горе вообще может быть у первого министра?

И Мануэль неожиданно для самого себя выложил Браулио все, как на духу. Тот выслушал хозяина с живейшим участием, поддакивая, ахая и охая в нужных местах. В глубине души Браулио считал все эти горести своего патрона простой блажью, ведь всем было известно, что каким-то непостижимым образом получалось так, что дела в королевстве шли все хуже и хуже, а дела Князя мира все лучше и лучше. Что расстраиваться из-за какой-то бабы, когда даже после сокрушительного поражения испанского флота от англичан у Сан Висенте, его увешанный орденами и лентами хозяин только пожал плечами и заявил: «Что же я могу сделать? Этот одноглазый мальчишка Нельсон, судя по всему, замечательный флотоводец, — и самодовольно закончил: — Я не могу успеть всюду». Да где же и успеть, если все его время занято только охотами, балами с фейерверками, да исследованиями девичьих прелестей…