Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Сокол над лесами [litres]

А ведь она пыталась ему сказать: остановись, опомнись, побойся богов! Почему он не послушал!

Отроки бестолково метались над господином, не зная, что делать.

– Дайте ему воды! – крикнула Карислава, лихорадочно пытаясь закрепить плат на голове, чтобы хоть держался.

Один метнулся назад в лодку, схватил кринку с медом, выплеснул, что там оставалось, дрожащими от ужаса руками зачерпнул воды, принес.

– Держите его! – распоряжалась Карислава. – Он же зашибется!

Хорошо, что кругом был песок: Людомир бился, ничего не видя, и мог расшибить голову о ствол или камень. Отроки, наконец одолев ужас, приступили к нему: двое уцепились за руки, двое сели на ноги, но видно было, что им нелегко и вчетвером удерживать своего могучего господина.

Карислава встала на колени и попыталась его напоить. Но едва она влила немного воды ему в рот, как Людомир захрипел и дернулся; отроки едва успели отскочить, как его стошнило – с такой силой и обильностью, будто из ведра с размаху плеснули.

– Повезем его назад! – воскликнула Карислава, когда рвота прекратилась. – Только Толкун-Баба…

Обмениваясь бессвязными восклицаниями, отроки сняли пояса и связали ими Людомира: иначе он, вздумай снова биться, опрокинул бы лодку и погубил всех. С трудом затащили его внутрь, взялись за весла. По пути Карислава думала, куда его везти. Проклятые русы сожгли Кокурину весь, теперь в ближайшей округе и пристанища близ берега нет.

– Назад, на луг, где игрища! – решила она. – Там люди, оттуда отвезут. А может, и Толкун-Баба не ушла еще…

Игрища уже затихали, лишь видны были издали летающие во тьме живые огни – витени в руках резвой молодежи. Одни гуляки наплясались до одури, другие напились до бесчувствия, и возле каждого куста белели рубахи спящих. С гребня берега доносилось протяжное девичье пение, у отмели раздавался приглушенный визг купающихся.

Карислава осталась с Людомиром в лодке на отмели, а отроков послала за помощью. Людомир уже не бился, но на оклики не отзывался и лишь стонал от боли. Первым прибежал Жировит с другими волынцами, потом Благожит. Вскоре толпу уже пришлось отгонять. В задних рядах рассказывали, будто на Людомира у реки напал водяной и откусил ему голову, оттого он так стонет. Дикий вопль водяного, когда тот выскочил из воды, иные слышали своими ушами.

Но Кариславе было не до того, чтобы развеивать слухи. Она велела найти волокушу с лошадью – одну из тех, какими на луг к костру доставили угощение и бочонки с пивом. Увидев в толпе Гораву, марушку, велела как можно скорее разыскать Толкун-Бабу.

Хорошо бы и Яру тоже, хотела она сказать, но не стала. Верила, что Яра не пропадет – девка совсем взрослая. А вот у князя волынского дела были плохи.

Вдруг заметив, что лицо у нее мокрое, Карислава в удивлении подняла голову. Оказывается, пока они плыли назад, начался дождь – пока не сильный, мелкий и редкий, но небо без единого светлого проблеска обещала поливать до рассвета.

Людомира вынесли из лодки, переложили в волокушу, накрыли какими-то вотолами и повезли в Хотимирль. Карислава шла рядом с лошадью, подавленная и напуганная случившимся больше, чем могла показать.

Времени было в обрез: Толкун-Баба велела Яре быть у начала тропы, когда зайдет месяц. А до того оставались считаные мгновения: натянуло облака, начинался дождь, и светлый месяц лишь проглядывал сквозь разрывы, будто девка, которая и хочет еще погулять, и боится вымокнуть.

Большой костер догорал, лежа кучей обугленных жердей. У реки слышался какой-то шум, народ бежал туда. Толковали про водяного – утащил, что ли, кого из купающихся? Такое случалось: год от года бывало, что купальской ночью река забирала то парня, то девку, а позапрошлым летом зачем-то ей понадобился один дед из Благушиной веси. Правда, он медовухой был налит по самые брови, может, водяниц сладкий хмельной дух привлек.

Яру не интересовало, что там случилось. Она высматривала кое-кого в толпе, но без костра и месяца разобрать лица было нелегко.

Но вот она услышала знакомый голос – деревский молодой боярин Коловей шел куда-то с гурьбой отроков и что-то рассказывал. Пока ловили венки, он так кричал и подбадривал Даляту, что теперь Яра не спутала бы его голос ни с каким другим. Она двинулась следом, всматриваясь в людей вокруг Коловея. О боги, только бы Далята был здесь, у нее больше нет времени его искать!

Да, вон он…

Как и все, древляне направлялись к берегу – утопленника смотреть. Перед отмелью толпа стала такой густой, что подойти ближе было трудно. Яра скользнула за спины и, пока Коловей выглядывал, можно ли все-таки пробраться, тронула Даляту за рукав.

Он обернулся, не сразу узнал ее в темноте, но потом вздрогнул от неожиданности.

– Идем со мной! – быстро шепнула Яра и взяла его за руку.

Сама дрожала от своей смелости, решившись на это, но иначе легко могла бы потерять его в толпе.

Сжимая его теплые пальцы, Яра торопливо увлекла парня к опушке. Остановилась за березой: дальше нельзя, там их может приметить Толкун-Баба или кто-то из марушек. Близок рассвет, который снова разведет видимое и невидимое по разным сторонам, вынудит обитателей каждого из миров отправляться восвояси. Дочерям Толкун-Бабы пора назад в Невидье.

– Слушай меня! – зашептала Яра. – Через семь дней приходи к Перунову камню рано поутру. Спроси у людей, где он, тебе тропу укажут. От городца туда хорошая тропа идет, не заблудишься. Но смотри, чтобы никто тебя не провожал, один приходи.

– Постой! – Далята схватил ее за руки. – Я не понял! Это ты – Благожитова дочь, что ли?

– Это я. Но ты не говори никому, что со мной виделся.

– Так чего – пропало наше дело? Венок-то мы разодрали…

– Да в тур венок! Испытания вам будут на Перунов день, а здесь так – игрище. А пока Перунов день подойдет, ты уже счастья-доли получишь, и никто тебе будет не соперник. Не забудь смотри – через семь дней к Перунову камню на заре приходи!

И не успел Далята придумать ответ, как она высвободила руки и кинулась прочь. Только пятно белой сорочки мелькнуло меж деревьев и пропало.

Далята провел рукой по лицу. Дождь уже так усилился, что с волос и с носа закапало. Влага помогла ему опомниться, хотя все это казалось сном.

Так его румяная с этой «лютой травой» – и есть Благожитова дочь? И не за тем венком они с Жировитом погнались, даром чуть не утопили друг друга? Правда, утопить Жировита по-всякому хорошо бы. Жаль, не его водяной прибрал… «Или, может, его?» – с надеждой подумал Далята.

Тьфу ты, разнёт на тебя! Она сказала, к Перунову камню? Про Перунов камень он уже что-то от местных слышал. И зачем она его позвала?

Но раз уж позвала его, а не Жировита, все не так худо. И тьфу на него, на тот венок.