Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Сокол над лесами [litres]

Два князя встретились на берегу перед лодьями, поздоровались, обнялись. Оба вели свой род от древнего Дулеба, Даждьбожьего сына, их прадеды уже роднились между собой, но сейчас их связывало родство восьмой степени, позволявшее заключать новые браки.

– Слышал, горе великое тебя постигло, – стараясь смягчить для такого случая свою резкую, самоуверенную повадку, сказал Людомир. Голос у него был под стать наружности: низкий, хрипловатый и твердый, как железо. – Крепись, брат: коли судьба добра, то пошлют боги и утешение. Я тебе привез дар некий – потери не возместит, но на сердце легче станет.

– Уж чем тут утешишь… но тебе, брат, на добром слове благодарствую, – вздохнул Благожит.

Он думал, что под своим «даром» Людомир разумеет Жировита. Тот поклонился, но скромно держался в стороне, лишь подкручивал тонкий русый ус и легонько улыбался с тайным самодовольством. А Людомир, как вскоре разглядел Благожит, был непривычно для такого сурового человека весел. В темных его глазах под густыми бровями блестели радостные искры, будто он предвкушает несомненный успех.

С собой Людомир привез немалую дружину – своих родичей и волынских бояр. Среди его спутников было человек десять незнакомых Благожиту: одетые в белые свиты, как и хотимиричи, они держались словно родичи, хотя друг на друга ничуть не походили.

– Это мужи деревские, други наши, – сказал ему Людомир. – Те, что под рукой русов жить не пожелали. Вот боярин Коловей, Любоведов сын, этот отрок – Далемир, Величара сын, воеводы деревского. Зиму они у Етона в Плеснеске провели, весной ко мне пожаловали. Ты привечай их, брат, они люди отважные и верные, себя не в речах показали, а в деле. Враг у вас общий. У тебя русы сына погубили, у них – у кого отцов, у кого братьев, у кого и сыновей.

Гостей повели в Хотимирль, но путь вышел долгим. Они желали увидеть все места, где недавно происходили схватки с русами: место первой засеки, мост через ручей, брод. У брода постояли, поднесли дары водяницам и бродницам. Немало песен поется о молодцах, что гибнут, не одолев брода. Хотимиричи рассказывали о схватках, спорили – все запомнили по-своему. Обещали показать оружие, доспехи, пояса, снятые с мертвых русинов.

– Посмотрим! – кивал Людомир. – Да и мы вам дары привезли, уж верно не хуже тех…

В городце гостей встречала Карислава с другими женами. Одетая в глубокую «печаль» по сестричу-пасынку, она, однако, уже настолько оправилась от горя, что красота ее вновь сияла молодой свежестью. Увидев ее, Людомир приосанился и стал подкручивать ус. Тайком соединял хозяина и его жену насмешливым взглядом, будто говоря: тебе ли, плесняк, владеть такой лебедью? Княгиня поднесла гостю медовую чашу и пригласила в обчину, где волынянам предстояло жить. Они попросили время на баню и отдых, а хозяева принялись готовить угощение к вечеру.

В другой обчине уже жил луческий княжий сын Милокрас – он тоже вышел поклониться Людомиру и поздороваться с Жировитом. Двое отроков виделись и раньше, но теперь обменялись насмешливо-вызывающими взглядами. Им предстояло побороться за то, чтобы все, что они сейчас видели вокруг, назвать своим. В самоуверенной, победительной повадке Жировита сквозила убежденность, что верх будет за ним. Милокрас – очень высокий и худой, как щепка, с продолговатым высоколобым лицом, – с трудом скрывал беспокойство.

– Как, Етона нет здесь? – насмешливо спросил у него Жировит.

– Етона? – удивился Милокрас. – А ему чего? У него же сына нет… да куда сына – тут ему правнука было бы впору слать!

– А сам-то он? – засмеялся Жировит. – Он ведь вдовеет… в который раз уже, не упомню. Пять жен уморил, сейчас опять жених!

– Да ты сказился! Ему сто лет!

– И что? Может, хоть Благожитова дева ему бы сына родила. Правду говорят, она у волхвов обучается?

– Правду. Я еще не видел ее.

Милокрас отвел глаза: при мысли о неведомой деве, за которой давали княжий стол, он ощущал волнение. Воображение рисовало ее прекрасной, будто Заря-Зареница. Жировит только усмехнулся и ущипнул свой ус.

Древляне этой беседы не слышали и только подивились, зачем здесь сын Унемысла луческого. Об ожидаемом сватовстве они ничего не знали. Людомир им об этом не сказал, хотя сам гонцам от Благожита очень обрадовался. Нынешний приезд в Хотимирль он замыслил еще весной, как звено в длинной цепи заранее продуманных событий…

Изгнанные со своей земли киевскими русами, древляне знали, где им стоит искать союзников. Среди других потомков древнего Дулеба: волынян, бужан, дреговичей. Етон плеснецкий им помочь не мог: его связывал с владыками Киева договор о дружбе, и из попытки толкнуть его на открытую ссору и разрыв с ними ничего не вышло. От него древляне направились к Людомиру, самому сильному из Дулебовичей, в его стольный город Волынь. Людомир принял гостей хорошо, но сразу много не обещал. Раздор древлян с русами мог принести ему пользу, но столкновение с киянами несло и немалые опасности.

– Все мы, потомки Дулеба, должны теперь заедино встать, – говорил ему тот, кого в Плеснеске называли Малом; лишь здесь, в Волыни, он открыл Людомиру свое подлинное имя. – И мы, и вы, волыняне, и дреговичи. Иначе, поодиночке, сожрут и вас русы, как нас сожрали.

– Истину молвишь, да только дреговичей на ратное поле палкой не выгонишь. Благожит воевать не охотник.

– А коли так, недолго и ему своей волей красоваться, – прохрипел Мал, всего год назад звавшийся Володиславом, князем деревским. – Обронит, как девка купальский венок.

Сидевшие вокруг отроки захрюкали, пытаясь сдержать смех. Очень им ясно представился князь дреговичский в виде девки, вместе с венком уволоченной каким-нибудь бойким парнем за куст. Даже те из них, кто уже побывал в сражениях, оставались все же совсем юны и ощущали жаркий трепет при мысли о купальских игрищах.

– Вот попомни мое слово – кто до рати не охоч, думает грозу пересидеть под кустом, укрывшись листом, тот через год-другой у руси в холопах окажется! – Володислав грозил Людомиру пальцем, будто воплощение злой судьбы и гибели.

Год назад это был статный, хоть и невысокий, но весьма приглядный собой молодец всего-то двадцати с небольшим лет, уверенный и веселый. Но с того зимнего дня, когда сгорел Искоростень, он постарел лет на пятнадцать. Страшный багровый шрам пересекал правую сторону лица, и теперь князь деревский был одноглазым калекой. Он еще не оправился до конца, был слаб, сильно исхудал, постоянно кашлял. Но в уцелевшем глазу его отражалась несломленная воля и упрямая жажда мести. Поэтому и люди, уведенные Коловеем с родной земли, оставались с ним. Кое-кто за зиму одумался и решил тайком пробираться в родные места, чтобы там вновь завести хозяйство и жить потихоньку, выплачивая русам увеличенную дань. Но большинство осталось с Володиславом. Если уж боги чудом сохранили им князя, то он когда-нибудь, раньше или позже, сумеет вернуть земле Деревской свободу и честь.