Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

Когда он скончался 3 января 1923 г., никто не воспринял эту новость всерьез: слишком уж часто сообщалось о его кончине [1348]. В Праге старые товарищи-собутыльники решили, что Гашек снова замышляет какую-то выходку. Из столицы на похороны приехали только Кудей, Панушка, брат и сын – они встречались с ним всего несколько раз [1349].

Когда в тот вечер после попытки броситься с моста Гашека поместили в сумасшедший дом, он утверждал, что он – Фердинанд Добрый [1350]. В списке пражских чудаков обязательно значилась лысая и худощавая фигура этого монарха (1793–1875), который 2 декабря 1848 г. отказался от трона в пользу своего племянника Франца Иосифа, а сам отправился в Пражский Град. Фердинанд V, которого прозвали “Добрым (Dobrotivý) ”, был последним австрийским императором, надевшим корону чешского короля (1836) [1351].

На фотографиях в моем альбоме он изображен уже сухопарым стариком с кукольными ручками. Седая борода обрамляет его невыразительное лицо. Невзрачный, он провалился в кресло, выставив напоказ из-за спинки свою огромную лысую башку. Целыми днями он играл в бильярд с мажордомом и выращивал прекрасные цветы, которые получали первые места на цветочных выставках. Будучи страстным поклонником музыки, он сам в юности играл венские песни и танцы. Бедржих Сметана, пусть и неохотно, дважды в неделю отправлялся в Пражский Град, чтобы исполнять для него вальсы и триумфальные марши [1352].

Он ходил в штатском, за исключением дней рождения, когда доставал из нафталина старый генеральский мундир и наблюдал из окна за парадом пражского гарнизона. В городе на Влтаве он чувствовал себя лучше, чем в Вене: климат Праги, как он утверждал, вылечил его от эпилепсии. Если жестокая венская знать презирала его, то в Чехии его с любопытством воспринимали как ценную реликвию.

Какая бы ни была обстановка, он всегда выезжал вместе с придворными и с врачом в карете, запряженной двумя белыми липицианскими лошадьми. Хотя карета и была украшена пластинами из золота, а на дверцах были изображены гербы, она ни в какое сравнение не шла с изумительным экипажем Фридриха Вильгельма I Гессен-Кассельского (1802–1875). Бывший курфюрст, который объединился с Австрией в войне 1866 г., жил в Праге со всеми королевскими почестями в замке Виндишгрец. Три пары буланых лошадей везли его шумную карету, раскачивающуюся из стороны в сторону на огромных колесах с золочеными спицами. На одной лошади из первой пары восседал в костюме жокея стремянный и размахивал белым хлыстом [1353].

Карета Фердинанда спускалась из Пражского Града по улице Остроугова (Нерудова) и, проезжая через Карлов мост, сворачивала на набережную. Прохожие останавливались, с почтением снимая шляпы. И Фердинанд, вжавшись в угол, со свисающей нижней губой и свисающими ножищами, приветствовал их в ответ, то и дело приподнимая цилиндр, который покачивался на его огромной голове. Если была хорошая погода, он даже мог выйти из экипажа и не спеша прогуливался по Фердинандовой улице, улице На Пршикопе до Пороховой башни. А карета с мажордомом в треуголке, ливрее и с пледом, перекинутым через плечо, ехала за ним следом.

Цилиндр ни минуты не находился в покое. Фердинанд снимал его, как автомат. Это походило на цирковую игру. Но пражане не забывали, что на эту гидроцефальную голову была в последний раз надета корона святого Вацлава. В целом, чтобы чехи стали симпатизировать ему, достаточно было, чтобы Вена перестала с ним считаться. И поэтому, даже если Фердинанд и выглядел как олух, прохаживаясь вот так, в воображении пражан он выступал полной противоположностью Прохазке (“старику Прогулкину”), то есть Францу Иосифу [1354], который разъезжал по улицам Вены, даже если его пенсионерская поездка в одиночестве не отличалась роскошью императорских.

Это не означает, что город на Влтаве со своей тягой к виселицам не развлекался за спиной у этого потерявшего власть государя, которого за его ребячливый нрав и глупость прозвали Фердинандиком (Ferdáček). В рассказе Франца Верфеля “Дом скорби” пианист Нейедли в борделе хвастается, как он однажды играл для Фердинанда в качестве “королевского вундеркинда”, и рассказывает о его странностях и нелепой привычке чуть что – влепить пощечину, из-за чего помощник во время поездок в карете был вынужден держать руки постоянно поднятыми [1355].

Прага веселилась, относя этого впавшего в детство короля к “местным чудесам”, и когда по причине все ухудшающегося здоровья он не мог более выходить, любопытные в одежде садовников умудрялись проникнуть в Пражский Град, чтобы увидеть, как он сидит в саду в кресле на колесиках. Какая-то цыганка предсказала, будто он проживет до глубокой старости, и каждый день между Фердинандом и его мажордомом разворачивался следующий диалог:

Фердинанд: Сколько лет я еще проживу?

Мажордом: Ваше Величество может прожить девяносто, сто лет.

Фердинанд: Сто лет? Сто лет? А потом?

Мажордом: Ну, может быть, сто двадцать.

Фердинанд: Сто двадцать. А потом?

Мажордом: А потом Ваше Величество будет иметь честь скончаться.

Фердинанд: Скончаться. А потом?

Мажордом: Состоятся пышные похороны, и все будут делать бум, бум.

Фердинанд: Бум, бум? Все будут делать бум, бум?

И вот таким образом в музее пражских легенд и чудовищ Фердинандик породнился с Карличеком Бумом.

Два черных господина, два бледных, одутловатых комедианта в рединготах и цилиндрах, при свете луны ведут по Карлову мосту Йозефа К. на казнь в дом у Страгова монастыря. А в обратном направлении однажды утром по тому же маршруту два ковыляющих солдата с примкнутыми штыками, верзила и толстый коротышка, ведут Йозефа Швейка в его забавной форме, раздутого, словно луковица, из тюрьмы Пражского Града вдоль Нерудовой улицы и Карлова моста в Карлин к полковому священнику [1356]. В начале 1921 г. в окнах кабаков и на всех углах пролетарского квартала Жижков яркий желто-черный манифест с пафосом и бахвальством сообщал о выходе отдельными брошюрами романа “Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны” [1357]. Ярослав Гашек сочинял этот свой сатирический роман, который должен был конкурировать с приключенческими новеллами и популярными историями, выходящими отдельными выпусками, переходя из одного кабака в другой – сначала в Праге, а затем в харчевне в Липнице, где он скончался 3 января 1923 г. Сначала он сам занимался изданием романа с помощью своего друга и собутыльника Франты Сауэра и его распространением среди посетителей кабаков, которые были его убежищем, пристанищем и святилищем.

Роман Гашека – это в первую очередь апология денщика. Автор великолепной фразой описывает преимущества и достоинства подобной “маски”, огорчаясь, что древнейшая история о денщиках не была написана. Военачальники считают, что денщик – это “вещь, часто только чучело для оплеух, раб, прислуга с неограниченным числом обязанностей” [1358]: альтер эго своего офицера, чьи вредные привычки, ругательства и богохульства он перенимает [1359]. В действительности это отрицательное альтер эго, сомнительный простофиля, мрачный субъект – в общем, выходец из племени хитрых рабов, которые имеют в запасе кучу вариантов и способов, как надуть хозяина.