Сергей Михеенков - Власовцев в плен не брать

Маятник войны колыхнулся в другую сторону…

Такова человеческая природа, думал Радовский. Об ушедших он думал без сожаления. Конечно, это портило его послужной список. Нужно было докладывать начальству, как-то объяснять то, что происходило.

А вот теперь всё рухнуло окончательно. Во всяком случае, так виделось отсюда, из окружённой немецкой группировки. И пора было позаботиться о том, чтобы его, майора Радовского, пребывание на родине не оставило слишком мрачных следов.

Архив пылал. Донесения разведотделов в дивизионные и корпусные штабы, списки зондеркоманд, айнзац-групп и спецподразделений по борьбе с партизанами на оккупированной территории, приказы, касающиеся антипартизанских акций и операций, отчеты сельских полицейских управ по сбору продовольствия, фуража и тёплой одежды среди местного населения, другие документы служб тыла. Огонь пожирал всё.

Радовский смотрел на гигантский столб пламени и дыма и думал: как легко смывается кровь с рук…

В сущности, ни зондерфюрера, ни майора Радовского уже не существовало. Не существовало и его Боевой группы «Чёрный туман». Она была частично уничтожена, частично рассеяна. Немногим удастся выйти из «котла», миновать линии и заградительные заставы Советов, которые наверняка уже выставлены на всех ключевых перекрёстках и мостах. Многие ли дадут о нём какие-либо показания? Вряд ли. Те, кто уцелеет, будет помалкивать о том, что когда-то служил в абвер-группе.

Прошлое, как оказывается, может быть разным, иметь несколько вариантов. И если есть воля и внутренняя сила для сопротивления обстоятельствам настоящего, можно выбрать лучший вариант прошлого и, таким образом, выстроить своё будущее.

Но неужели всё так просто?

Нет. Право выбора потребует жертв.

Чего добился ты, вернувшись на родину? Что надеялся найти? Эти вопросы колыхались в нём, словно вонзившиеся копья. «Тот сон, что в жизни ты искал, внезапно сделается ложным…»

Ложным может стать даже прошлое. Даже то, чем дорожил и что любил.

Когда они углубились в лес на безопасное расстояние, Радовский сказал:

– Дальше идти вместе нет смысла. Вы свободны от всех обязательств и приказов, в том числе моих. С этого момента я слагаю с себя полномочия вашего непосредственного командира. Давать вам советы не вижу смысла. Хочу лишь попросить прощения, что в своё время обманул вас и ваши ожидания.

Его бывшие подчинённые стояли перед ним, окаменев. Первым пришёл в себя подрывник Батин:

– Как это понимать, господин майор? Вы идёте сдаваться?

– Нет, Батин.

– Тогда зачем же вы звали нас с собой?

– Никто из вас, господа, – усмехнулся Радовский и закинул за спину автомат, – и отдалённо не напоминает невинную барышню, которую завлекли на сеновал обманом. Это – первое. Второе: каждый из вас сам вправе выбрать свою смерть. В том числе и я. Не так ли?

Снова наступила тишина. И снова первым её нарушил Батин:

– Ладно, ваше благородие. А мы ещё поживём.

Батин поправил вещмешок и решительно сказал:

– Ну, прощайте, братцы.

– Прощай, Батин, – сказал Радовский и подал ему руку. – Спасибо за службу.

– Эх, не хотел вам, господин майор, руки подавать… Ну, раз так, то прощайте! И не поминайте лихом.

Батин ушёл, и никто ему даже не посмотрел вслед. Все смотрели на Радовского. Каждый думал о своём.

Поручик Гаев, глядя в сторону, сказал:

– Это что, Георгий Алексеевич, finita la Comedia?

Никто из них не выбрал себе в напарники никого. Каждый ушёл своей дорогой.

– Не дай бог нам снова свидеться, – сказал Гаев на прощание.

Радовскому ничего не оставалось, как кивнуть в ответ.

«Откуда я пришёл, не знаю… Не знаю я, куда уйду…»

Так куда же идти ему?

Дальше, за отступающими германскими войсками? Где они? Наверняка уже за Днепром. А возможно, за Неманом. Но – зачем? Чтобы сформировать ещё одну Боевую группу? И получать от Лахоузена новые задания? Наверняка они будут отличаться от предыдущих, ведь обстоятельства изменились. И состав будут другой.

Но вначале надо выйти к Августовскому лесу.

Снова – Августовский лес.

Зачем ему туда возвращаться? Всё равно вернуться туда уже невозможно. Какой смысл в возвращении туда, куда вернуться уже невозможно? Чтобы застрелиться? Но застрелиться можно и здесь.

Радовский посмотрел по сторонам. Прислушался. Нигде не качнулась ветка, не хрустнул под ногой сучок. Последние, самые надёжные и верные из его Боевой группы, ушли. Никто не вернётся. Он тоже отрёкся от них. Никто из них стреляться не станет.

Выходить, пока идёт ликвидация «котла», опасно. Надо переждать. Пересидеть двое-трое суток. Советы быстро вытряхнут из пущи последних эсэсовцев и каминцев, зачистят овраги и снимут блокаду. Войска им нужны там, западнее, куда ушли основные подвижные части. Немцы их рано или поздно конечно же остановят. Может, в Польше. Может, в Восточной Пруссии. Так было всегда. Но не надолго.

Нужно было срочно уходить. На востоке в горах уже обозначилась розовая полоска зари. Скоро начнёт светать. Окрестность будет просматриваться на километры.

Уходить. Уходить немедленно…

Иван схватил за верхнюю ручку пулемёт, сложил сошки, чтобы на ходу не цеплялись за траву и камни, и побежал вверх, в сосняк. Николь бежала рядом.

Кто из них допустил ошибку, вспомнить они потом не могли. Да и думать об этом не хотелось ни ей, ни ему. Каждый втайне винил себя.

Они отбежали уже шагов триста-четыреста, когда кто-то из них оступился на обрыве, и камни с грохотом полетели вниз. В долине тут же вспыхнули огоньки, и три выстрела коротким залпом раскололи тишину предутренних гор. Николь тут же охнула и опустилась на корточки. Карабин выпал из её рук.

– Николь? Что? Попало? Куда, Николь?

Он подхватил её на руки. Тело девушки было вялым, почти безжизненным. Она дрожала.

– Куда, куда, Николь?

Иван ещё надеялся, что пуля не достала её, что Николь просто неловко оступилась и подвернула ногу.

– Вот сюда. Сюда… Мне больно, Иван.

– Тихо. Тихо. Нам нельзя шуметь. Нельзя обнаружить себя. Иначе они начнут погоню. И тогда нам не уйти.

Оставалось надеяться на то, что снизу стреляли наугад, на всякий случай, просто на звук.

Конечно, даже если они сейчас не нашумят и не обнаружат себя, через некоторое время те, кто идёт по их следу, найдут их ночёвку, лежанку из сосновых веток, окоп для пулемёта, оборудованный хоть и наспех, но со знанием дела. И оценят это.

Но если Николь не выдержит боли, погоня начнётся сразу.

– Николь, миленькая, только молчи. Только молчи! Я знаю, тебе больно. Терпи, девочка моя. Из последних сил терпи…

Он по-кавалерийски, через голову, перекинул ремни пулемёта и карабина, сунул в вещмешок последние три обоймы для Brena, завалил камнями пустой патронный ящик, взял на руки девушку и пошёл вверх. Тропу он выбирал осторожно, чтобы не нашуметь и меньше оставлять следов. С камешка на камешек, только по твёрдому, ни в коем случае не оставлять отпечатки на песке. Шёл медленно, но с каждой минутой и с каждым шагом всё дальше и дальше Иван уходил от ночёвки.