Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Эти слова кардинала Лютера совершенно не тронули. Речь шла о вещах куда более глубоких, и сам кардинал, несомненно, это понимал. Первая проблема – отрицание Лютером того, что «сокровищница Церкви» содержит в себе «заслуги Христа и святых» – была связана с идеей, что труды Христа и святых якобы не только позволили им заработать спасение для себя, но и значительно превзошли необходимую для спасения меру, так что все «лишние» заслуги, созданные бесчисленными добрыми делами, отправились на хранение в церковную «сокровищницу». Следовательно, Церковь – которой, по Мф. 16:9, даны ключи от сокровищницы – может в любой момент открыть это хранилище и выдать любую «сумму» добродетелей тому, кому сочтет нужным. Согласно Церкви, право это принадлежит только ей. Следовательно, когда кто-либо платит за индульгенцию, Церковь властью, данной ей Христом, продает ему за эту плату кусочек «небесных сокровищ». Церковь получает деньги за то, чтобы прощать грехи и отменять нравственные обязательства.

Лютер согласился: да, именно это он отрицает – а затем попросил кардинала показать ему, где в Библии содержится эта идея. Лютер имел в виду не ту идею, что Церковь владеет ключами от Царства Небесного, но более конкретную – что Церкви позволено делать то, что делает она с индульгенциями. В каком писании, спрашивал он, сказано, что заслуги Христа хранятся в сокровищнице Церкви и Церковь вправе ими распоряжаться? Здесь Каэтан не стал обращаться к Библии. Вместо этого он вспомнил папскую буллу, принятую в 1343 году папой Климентом VI, в надежде, что этот авторитетный документ приведет Лютера к быстрому покаянию. Каэтан, разумеется, не ожидал, что ему придется дискутировать о содержании этого старинного документа. Вот булла, канонический закон: в нем сказано то, что сказано – чего еще желать? Теперь, когда Лютер получил ответ на все свои вопросы – может быть, перейдем наконец к тому, чего все так терпеливо ждут: к покаянию? Кардинал твердо решил, что не позволит втягивать себя в спор, и напирал на Лютера всем весом своего авторитета, подталкивая его к простому ответу. «Веришь ты в это или нет?» – спрашивал он снова и снова, все громче и громче.

Но для Лютера все было совсем не просто. С твердостью гранита стоял он на своем – на необходимости полностью прояснить все эти вопросы. Он не позволит себя запутать, он ни на что не станет закрывать глаза – ведь на кону стоят человеческие души, в том числе и его собственная. Он – доктор богословия: это важное положение и огромная ответственность. Он отвечает за души верующих. Так что кардинал так и не услышал от него простого «да» или «отрекаюсь», на которое так надеялся. Бессмысленный спор продолжался, напряжение возрастало; в какой-то миг Лютер попросил передышку, и продолжение встречи было отложено на следующий день.

В тот же вечер приехал из Нюрнберга Штаупиц: явился Лютеру на помощь – и, похоже, прибыл как раз вовремя. Вечером Штаупиц, Лютер и имперские советники Фридриха устроили совещание, чтобы решить, что делать дальше. Наконец решили, что Лютер должен защитить свои взгляды письменно. Это придаст ситуации ясность: в руках у него будет документ, на который можно ссылаться, который можно обсуждать.

Итак, на следующий день Лютер и его товарищи вернулись в дом Фуггеров к Каэтану и обратились к кардиналу с просьбой позволить Лютеру представить письменный ответ. Вчера были подняты два жизненно важных вопроса, сказали они, и лучше обсуждать их на бумаге – так будет яснее. Но Каэтан был решительно против. То, что переговоры с Лютером затянулись до следующего дня, уже сильно его разозлило. Полученные им инструкции были просты: получить от Лютера письменное отречение, отвезти его в Рим – и конец истории. Мысль провести еще день в пререканиях с этим бесстыжим монахом – и неизбежно впутаться с дискуссию с ним по существу, в которой Каэтан не чувствовал себя уверенно – едва ли его привлекала. Но в конечном счете выбора у Каэтана не было. Отрекаться Лютер не желал. А Каэтану нужно было уладить дело – и, без сомнения, внутренне содрогаясь и проклиная все на свете, он неохотно согласился принять письменное объяснение.

На третий день, 14 октября, Лютер вернулся на квартиру к Каэтану вместе со своей «свитой»: теперь в нее вошел и Филипп фон Фейлитцш, один из советников Фридриха, приехавший в Аугсбург специально на выручку Лютеру. Лютер представил Каэтану текст в свою защиту, а Фейлитцш самым серьезным тоном, «от имени государя», напомнил кардиналу, что, еще обсуждая возможность суда над Лютером в Риме, император Максимилиан потребовал для него «справедливого и милосердного суда». Однако здесь терпение кардинала лопнуло: он взорвался. Спокойствие, мягкость, «отеческий» тон – все исчезло без следа; настало время крика и скандала. Дальнейшее Лютер в письме к Спалатину описывал так:

В конце концов легат гневно швырнул мою бумагу мне в лицо и снова завопил, требуя от меня отречения. Он считал, что я обескуражен и разбит той пространной речью, что извлек он из историй святого Фомы [145] Кардинал, будучи доминиканцем, был страстным поклонником схоластики и Фомы Аквинского; однако Лютер, разумеется, никакой любви к Аквинату не питал, и тезисы Фомы едва ли могли быть для него авторитетны. . Добрый десяток раз пытался я что-то сказать – но каждый раз он рявкал на меня в ответ и вновь овладевал беседой. Наконец я тоже начал кричать, говоря: «Если мне покажут, что [папская булла « Unigenitus dei filius »] учит, что Христовы заслуги составляют сокровищницу индульгенций, тогда я отрекусь, как вы желаете». О Боже, какой тут начался хохот и махание руками!

Кардинал и его приближенные, как видно, сочли Лютера просто упрямым дурнем, не имеющим представления о том, с кем он взялся бодаться. Папский указ 1343 года, который Каэтан привел в свою защиту накануне, звучал достаточно невнятно и не всегда включался в церковные каноны; по-видимому, Каэтан и его команда надеялись, что Лютер с ним незнаком и проглотит этот аргумент не жуя. В папской булле написано!.. – о чем тут еще спорить? На том и делу конец. Но все предыдущие пятнадцать лет в университете, а затем в монастыре Мартин Лютер не семечки лущил. Буллу эту он прекрасно знал – и немедленно опроверг слова кардинала, заявив, что в булле нет того, что кардинал ей приписывает. Послушаем рассказ самого Лютера дальше:

Здесь я прервал его: «Взгляните, достопочтеннейший отче, и рассудите сами внимательно, что значит это слово: “Он приобрел”. Если Христос своими заслугами приобрел сокровищницу, значит, заслуги и сокровищница – разные вещи; сокровищница есть то, что приобретается заслугами, то есть ключи Церкви; а значит, мой тезис верен».