Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Однако Лютер понимал, что, оставаясь в Виттенберге, наносит урон репутации Фридриха. Ситуация принимала все более политический оборот. Рим понимал, что ему грозит огромный имиджевый скандал, и готов был на все, чтобы прекратить неудобные вопросы, толки и пересуды, растущие день ото дня и наносящие власти и авторитету Церкви большой урон, возможно, с катастрофическими последствиями в будущем. Более всего, быть может, тревожило Рим то, как скажется все это на грядущих выборах нового императора. Как мы уже упоминали, для Рима было чрезвычайно важно, чтобы императорский трон не занял юный Карл I Испанский, внук Фердинанда и Изабеллы Испанских. Став императором, этот юноша сосредоточил бы в своих руках поистине безграничную власть – и Рим это очень тревожило. В глазах папы эти политические треволнения были куда важнее и «истины», и богословской ясности. Выборы приближались – и ни о чем другом в Риме уже не думали.

Итак, Рим принял роковое решение поставить все на политику. К черту прошлое, к черту будущее! Настоящее – вот единственное, что сейчас его волновало. Поэтому Церкви было необходимо, чтобы Лютер явился в Рим, покаялся – или отправился на костер. И папа изо всех сил давил на Фридриха, требуя от него дистанцироваться от Лютера и передать этого возмутителя спокойствия в руки Рима. Но что мог сделать Рим, чтобы убедить Фридриха себе подчиниться?

Тем временем Лютер, вполне понимая, что происходит, благородно поставил интересы Фридриха выше своих. Чтобы вывести курфюрста из-под огня, он решил покинуть Виттенберг и Саксонию. Он знал, что опасность велика; но из уважения к своему государю – и веря в Бога, который не покинет его в беде, – предпочел уехать. Вот еще один яркий пример веры Лютера: не зная, что ждет его впереди, он все же поступил так, как подсказывала совесть, – и положился на Бога. В письме Спалатину от 25 ноября он писал:

Каждодневно ожидаю я осуждения из Рима; поэтому привел в порядок свои дела и обо всем распорядился, на случай, если придется мне, как Аврааму, покинуть все и идти в страну незнаемую. Но я не страшусь – ведь Бог повсюду с нами. Разумеется, оставлю тебе прощальное письмо: прочти его, если у тебя достанет мужества читать письмо человека осужденного и отлученного.

Теперь же прощай – и помолись обо мне [148] LW, 48:94. .

Штаупиц находился в это время в Австрии, в Зальцбурге; он прислал Лютеру письмо с нарочным, приглашая скрыться у себя:

Мир ненавидит истину. Эта ненависть распяла Христа; и поистине не знаю, что ждет теперь тебя, если не крест. Друзей у тебя немного, да и они, боюсь, попрячутся из страха перед противником. Оставь Виттенберг и приезжай ко мне, дабы могли мы жить и умереть вместе. Князь знает об этом и согласен. Как отшельники в пустыне, последуем за Христом [149] Цит. по: Bainton, Here I Stand , 88. .

То, что этот человек, так рано разглядевший в Лютере гениальность и огромный потенциал, теперь подбадривал его в подобных выражениях – приравнивая папскую власть к «миру», возненавидевшему и убившему Спасителя, к фарисеям, составившим заговор, чтобы казнить Иисуса, к римской толпе, требовавшей освободить Варавву – поистине поразительно. По-видимому, человек этот четко различал истинную Церковь Божью – и огромную бюрократически-политическую корпорацию, обосновавшуюся в Риме и назвавшую себя Церковью. Но еще поразительнее, что, несмотря на столь ясное понимание происходящего, Штаупиц так и не последовал за Лютером: он оставался верным сыном Церкви до конца своих дней. Любого объективного наблюдателя истории это должно убедить в том, что глубоко принципиальных и богобоязненных людей можно было встретить на обеих сторонах великого грядущего раскола.

Лютер не знал, что принесет будущее – ни ему самому, ни Церкви, которую он любил и оплакивал. Но точно знал одно: то, что творится сейчас в Риме – ужас и позор. Да, испорченность и развращенность в мире сем неизбежны – но это уж ни в какие ворота не лезет! Как может Церковь упрямо отворачиваться от очевидной проблемы, которая явно нуждается в рассмотрении и решении? В декабре Лютер писал своему другу Венцесласу Линку: «Думаю, я смогу показать, что Рим нынче стал хуже турок» [150] James M. Kittelson, Luther the Reformer: The Story of the Man and His Career, 2nd ed. (Minneapolis: Fortress Press, 2016), 97. . Для августинского монаха слова очень серьезные и жесткие: сказать, что центр западного христианства именем Христовым приносит верующим больше вреда, чем мусульманские войска, с боями рвущиеся на запад, – это не шутка. Но Лютер, как видно, наконец начал понимать, что на Рим надежды нет.

И был прав: ведь в то самое время, когда он писал это письмо, Римская Церковь уже приняла решение не отвечать на призыв Лютера к открытости и переменам, а вместо этого сделать все возможное, чтобы затушить разгорающийся скандал в зародыше. Все остальное неважно. Итак, как же привести к повиновению саксонского курфюрста? Подумав, папа нашел выход: потрясти перед носом у Фридриха, страстного любителя реликвий, чем-то таким, перед чем он не сможет устоять. Пусть забудет обо всем на свете в надежде заполучить уникальную, сказочную реликвию. Приманим его Золотой розой добродетели.

Поскольку Ватикан в эту эпоху действовал прежде всего как политическая сила, не стоит удивляться, что ему случалось использовать священные и почитаемые предметы для воздействия на оппонентов – или, говоря попросту, для подкупа. Один из таких предметов, которыми Ватикан время от времени награждал особенно верных «друзей», именовался Золотой розой добродетели. В иерархии римского арсенала Золотая роза стояла чрезвычайно высоко: это была, можно сказать, королева всех «святых» побрякушек.

И поскольку в Риме решили непременно привлечь Фридриха Мудрого Саксонского на свою сторону (в нескольких вопросах: получить его поддержку при избрании нового императора, одобрение так называемого «турецкого налога» и – пожалуй, самое важное – добиться наконец, чтобы он выдал этого волка в монашеской шкуре, взбаламутившего весь христианский мир своими рассуждениями об индульгенциях!), решено было оказать этому верному сыну Церкви необычайную и чрезвычайно лестную милость. Папский нунций по имени Карл фон Мильтиц был отряжен для того, чтобы вручить Фридриху благоухающую святыню [151] Brecht, His Road to Reformation , 265. .

Письмо Фридриху от папы гласило:

Возлюбленный сын, на четырнадцатый день святого поста была освящена нами святейшая золотая роза. Ее помазали священным миром и окадили благоуханным ладаном с благословения папы. Ее привезет вам возлюбленнейший сын наш Карл фон Мильтиц, человек благородного происхождения и благородных манер. Эта роза – символ драгоценнейшей крови Спасителя нашего, которою все мы искуплены. Роза эта – цветок среди цветов, прекраснейшая, благоуханнейшая на земле. Итак, дорогой сын, пусть благоухание ее внидет во внутренности сердца Вашего Величества, дабы смогли вы исполнить то, что вышеупомянутый Карл фон Мильтиц вам передаст [152] Цит. по: Bainton, Here I Stand , 89. .