Мария Пастернак - Золото Хравна

Они сидели у жарко натопленного камина в большой горнице. Стены здесь были увешаны новыми шпалерами с изображениями святых и сражений, длинный новый стол накрыт праздничной скатертью — белой, вышитой красным. В тройных шандалах горели длинные желтые свечи. Ко всему прочему, сегодня был день рождения Вильгельмины, ей сровнялось восемнадцать лет — но она почти забыла о том, с тревогой вглядываясь в усталое лицо Торлейва. На тинге Торлейву пришлось нелегко, и он был рад, что все закончилось.

Ужин был обилен, Тора и Йора наготовили целый пир. Глаза Торлейва блестели — от вина и от пережитого волнения.

— Главное, все это позади, — он отер руки салфеткой и отставил в сторону пустую миску.

— Кто знает, — покачал головою Кольбейн. — Не понравились мне их глаза.

— Я должен вздремнуть, — сказал Стурла. — Кольбейн, не проводишь ли ты меня? Пожелайте мне доброй ночи, дети.

— Я хотел сказать тебе, Стурла, и всем вам: еще вчера я договорился со священником, — сообщил Торлейв. — Через неделю в соборе Святого Олафа отец Томас после мессы Бласиуса [185] Месса Бласиуса (Власия) — 3 февраля. совершит наше с Вильгельминой обручение.

— Что ж, — кивнул Стурла, — вот добрая весть!

И они с Кольбейном ушли.

— Торве, — сказала Вильгельмина, положив ладонь на смуглую его руку. — Почему теперь, когда отец созвал полгорода, и ты договорился со священником, и ничто больше не стоит между нами, когда все говорят о нашем обручении, — у меня такое чувство, будто речь идет вовсе не о нас с тобою?

— Конечно, не о нас! — Торлейв с любовью заглянул в ее глаза. — Но люди хотят праздника и радуются всякой возможности его устроить.

— Для меня праздник — в другом, — прошептала Вильгельмина.

— И для меня тоже. Настоящий праздник — когда ты сидишь со мною рядом и огонь горит в камине… Хочешь, покажу тебе одну вещь? — спросил он спустя некоторое время.

— Какую?

Он достал из-за пазухи маленькую берестяную коробочку и вложил ее в ладонь Вильгельмины.

— Открой!

Внутри, на подкладке белого полотна, дрожало, точно капля воды, маленькое серебряное колечко.

— Я хотел бы, чтобы ты примерила его перед обручением. Мастер уверял меня, что это детское кольцо, но мне кажется, оно придется тебе впору.

Вильгельмина никогда прежде не носила колец. С удивлением смотрела она на этот подарок. Тончайшее сплетение узора в глубинах было покрыто чернью и расцветало сверху четырьмя лепестками маленького цветка. Кольцо легко скользнуло на ее палец, задержавшись у сустава. Странной и незнакомой показалась Вильгельмине собственная рука, и она поспешила снять кольцо.

— А тебе? — спросила она.

Торлейв пошарил в поясной суме и вынул другое кольцо, побольше. И положил его на Вильгельминину ладонь поверх первого, малого. Одно кольцо точно вошло в другое, будто так было загадано.

Вильгельмина подняла глаза на Торлейва.

— Это добрый знак!

Он взял с ее руки оба кольца и спрятал их в берестяной ларчик.

— Вот самый добрый знак, — сказал он и поцеловал ее.

На другой день после закрытия тинга служанка Йора разбудила Торлейва рано утром:

— Молодой хозяин! Там пришли трое и спрашивают вас. Ждут у ворот. Сказать им, что вы еще спите?

— Скажи, сейчас выйду.

Он ополоснул лицо, чтобы прогнать сон, и спустился.

Утро было хмурым. Вороны и чайки громко делили что-то на мусорной куче. Вновь пришла оттепель, за ночь снег подтаял и сполз с крыши. Деревянные мостки обнажились, темные мокрые доски прогибались и поскрипывали под подошвами Торлейвовых башмаков.

Еще издалека он узнал всех троих. Один был тингман Сигурд, сын Каля, — крепкий бонд из южных трёндов, плотный, русоволосый, с раскосыми глазами. Второй — помощник Вальдимара, Халвдан с Гренмара, сутулый мрачный воин. Третий — высокий широкоплечий дружинник лагмана, Брюньольв Затычка. Капюшон его плаща из красного экарлата [186] Экарлат — так называлась дорогая шерстяная ткань всех оттенков красного. был откинут за спину, и из-под нависших бровей неприязненно смотрели на Торлейва глубоко сидящие светлые глаза.

Всех троих мужей Торлейв видел на тинге, и все они были из тех, кто призывал осудить его за убийство Нилуса из Гиске.

— Утро доброе, хёвдинги.

— И тебе доброго утра, Торлейв, сын Хольгера.

— Служанка сказала, вы хотели меня видеть?

— Надобно нам поговорить с тобою, — глухо проговорил Халвдан. При этих словах колыхнулся его длинный плащ, в складках которого Торлейв заметил перевязь и привешенные к ней ножны длинного меча.

— Что ж, я готов выслушать вас.

Халвдан покачал головой.

— Не здесь. Ни к чему, чтобы о нашем разговоре знал кто-то еще. Прогуляемся вдоль пристаней.

Глаза Торлейва блеснули.

— Отличная мысль. Однако, в отличие от вас, людей мудрых и искушенных, я-то меча своего не захватил.

— Это еще откуда? — вдруг хмуро произнес Брюньольв Затычка и указал пальцем за спину Торлейва. Там, заложив руки за пояс, стоял маленький щуплый Кольбейн и непроницаемо улыбался в рыжие усы.

— Услышал я, что собираетесь вы прогуляться, хёвдинги, и подумал: не иначе как настало время и мне размять ноги.

— Черт побери! — процедил сквозь зубы Сигурд. — Ты же из тех, что были с ним на тинге. Ступай назад, к тебе у нас нет дела.

— Если вы не хотите шума, придется вам терпеть мою компанию, — сокрушенно вздохнул Кольбейн.

— Ладно, — махнул рукою Халвдан. — Ежели ты обещаешь держать язык за зубами, иди с нами. Да и то, по правилам Торлейву, сыну Хольгера, положен хотя бы один свидетель, а правила мы блюдем свято.

— Круто забираете, хёвдинги! — усмехнулся Кольбейн.

Вся компания неторопливо двинулась к наустам и складским сараям. Серые срубы на сваях темнели, выплывая из тумана. Свежий ветер с фьорда дышал в лицо почти весенним теплом.

У поломанного плетня, там, где сохли развешанные драные сети, Халвдан остановился и все остальные тоже. Какая-то женщина, обмотанная платком поверх тулупа, выглянула из-за угла, но не решилась идти мимо пятерых мужчин. Неуклюже подобрав юбку, она пустилась по дорожке в гору, куда-то по направлению к пустынным в этот час торговым рядам. По пятам за нею трусила рыжая собачонка.

— Полагаю, дальше идти незачем, — пробасил Халвдан, сумрачно глядя в лицо Торлейва. — Здесь нас никто не услышит.

— Говори, — сказал Торлейв.

— Верно, уважению к старшим никто не учил тебя, Торлейв, сын Хольгера, — проворчал Халвдан. — Иначе ты не держался бы со мною столь вольно.