Мария Пастернак - Золото Хравна

Они прошли в дом. Отец Магнус внимательно смотрел вокруг, щуря близорукие глаза. В доме было почти совсем темно, но сквозь дымовую отдушину лился сумеречный утренний свет. Священник стащил с тонзуры мятую скуфью. Увидел распятие и ладанку в углу, преклонил колени. Торлейв опустился рядом с ним.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti [102] Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (лат.). , — сказал отец Магнус, — поведай мне, сыне, все, что лежит у тебя на душе; и да не скроешь от меня ничего, ибо не предо мною, недостойным служителем, ныне стоишь, а пред самим Престолом Господним.

Торлейв говорил долго. Священник слушал молча, не перебивая. Он знал Торлейва с самого его детства и не сомневался в его правдивости.

— Ты искренне раскаиваешься в том, что ты совершил, Торлейв, мой мальчик? — спросил священник, когда он умолк.

— Мне трудно сказать, отец. С одной стороны — да, я раскаиваюсь в том, что лишил человека жизни, заставил его умереть без покаяния, да еще и во вторую неделю поста. Нилус из Гиске был человек грешный — кто сомневается в этом? Значит, я отправил его душу прямиком в ад, отче, и это груз на моей совести. С другой стороны, если бы все повторилось вновь, я снова поступил бы так же. Разве у меня был выбор, отче?

— Видит Бог, если все произошло так, как говоришь ты, выбора у тебя не было.

— В ту пору, когда Стурла учил меня, мальчишку, владеть мечом, он сказал мне однажды: «Кто вынимает меч напоказ, подобен тому, кто ведет пустые речи. Если рука твоя легла на рукоять — считай, ты сделал выбор меж жизнью и смертью. Будь готов убить и будь готов умереть». Так говорил Стурла, и он был прав. Вы знаете меня, отче, я человек мирный. Но я выбрал смерть.

— Любой мужчина на твоем месте поступил бы так же ради своей невесты, жены, сестры или дочери, — сказал отец Магнус. — Если только он настоящий мужчина. Не это смущает меня, Торлейв. Я понял, что ты любишь Вильгельмину. Но скажи, не помышлял ли ты и вправду тайно бежать с нею?

— Никогда, отче. С того момента, как я понял, что люблю ее, я только и ждал того дня, когда смогу попросить у Стурлы ее руки. Полагаю, он не отказал бы мне. Я не так богат, но за мое ремесло хорошо платят. В начале лета звали меня ставить церковь в Халлингдале [103] Халлингдаль — долина в центральной Норвегии. ; за труд были обещаны немалые деньги. Я думал, что, закончив работу к середине лета, вернусь и пойду к Стурле с даром и сватами просить за себя Вильгельмину. Если она не будет против.

— А что она сама думает о том?

— Она еще ребенок годами, и я не знаю ее чувств ко мне. Однако теперь все это потеряло смысл, отче. Стурла жив, я уверен. Но даже если я смогу вызволить его из беды, мне придется немедленно бежать в Данию или Швецию. Я не решился бы предложить ей разделить со мной такую судьбу.

— Ох, сыне, — покачал головою отец Магнус. — Хотел бы я иметь твою уверенность в том, что Стурла жив…

— Я слышал, как они говорили об этом, отец Магнус.

Священник тяжело вздохнул:

— Позавчера утром пришли с хутора Еловый Остров Стюрмир Грош, сын Борда, Альгот, сын Скамкеля, Дидрик Боров, сын Хёскульда Друмба, и двое их слуг. Они привезли за собою в санях — в тех же, в которых третьего дня лежали убитые волки, — тело Нилуса из Гиске. Стюрмир, сын Борда, провез его почти по всем хуторам округи, и все видели его, в том числе сюсломан Маркус. Послали за бароном Ботольвом. Я слышал их речи. Стюрмир поведал, что они пришли на хутор и Вильгельмина, дочь Стурлы, их приняла. Все шло мирно и тихо, покуда не появился ты и не назвал себя ее нареченным женихом. Так ли было, сыне?

— Мне пришлось солгать.

— Он сказал, что выразил некоторые сомнения по поводу того, что ты станешь ей достойным мужем. Что ты — бедный ремесленник, а Вильгельмина, дочь Стурлы, — богатая невеста. Что сам он, став ее опекуном, еще подумает, выдавать ли ее за такого как ты.

— Был и такой разговор.

— Теперь Стюрмир, сын Борда, сожалеет о тех своих словах. Он говорит, что в смерти Нилуса, видимо, есть и его вина. Считает, что ты расценил его слова как отказ и тайно подговорил Вильгельмину, дочь Стурлы, бежать с тобою. Нилус из Гиске пытался вас образумить и помешать побегу, и тогда ты убил его в ельнике у северных ворот. Убийство было совершено ночью, что еще больше отягчает твое положение, Торлейв. Барон не преминул указать на это [104] Ночное убийство считалось подлым преступлением и по закону каралось особенно строго. . Он был крепко настроен против тебя. Ты же знаешь господина Ботольва, сына Эйнара: когда он дает волю гневу, места для разума уже не остается. К тому же Стюрмир — его давний знакомец.

— Мне нечего возразить, отче, — устало ответил Торлейв. — Я рассказал вам всё как было. Ложь труднее всего разоблачить, когда она переплетена с правдой так тесно.

— Я хорошо тебя знаю, Торлейв. У меня никогда не было оснований сомневаться в твоих словах. Многие наши бонды не поверили Стюрмиру, сыну Борда. Он хоть и снискал уважение как успешный охотник, но этого мало нашим хуторянам. Ты-то для них свой, а он чужак. Что до Нилуса из Гиске — немало найдется тех, кто мечтал бы погрузить свой меч в его грудь. Но кое-кто поверил… «Северные ведьмы» — до тебя ведь долетали такие слова? Якобы они околдовали Торлейва, сына Хольгера, и он пошел на преступление ради маленькой колдуньи.

— Отче!

— Торлейв, я знаю, что это не так. Но дело не во мне. Барон велел выстругать деревянную стрелу и пустить ее по хуторам, по всей долине, чтобы найти тебя и предать королевскому суду [105] По традиции в древней и средневековой Скандинавии, объявив поиски преступника, посылали от хутора к хутору специально вырезанную деревянную стрелу и грамоту с описанием преступника и преступления. Каждый получивший такую стрелу должен был передать ее своему ближайшему соседу, задержка каралась серьезным штрафом. . Мы с сюсломаном Маркусом тщетно пытались его отговорить. Сюсломан уверял, что мы можем сами разобраться в своей округе, но барон настаивал, ибо убит государев человек, воин, чей меч был особо ценим. Мы не могли ему воспрепятствовать — у барона много больше влияния и власти, чем у сюсломана. Он сказал: «Речь идет о нарушении королевского права». Это очень серьезно.

— Я знаю, — глухо сказал Торлейв.

— Хорошо, что Стюрмира еще не успели признать опекуном Вильгельмины, иначе он подал бы на тебя иск за похищение его подопечной. Но он сделает это после тинга в среду.

— Это уже не столь важно, отче, — горько усмехнулся Торлейв. — Не могут же меня казнить дважды.

— Эти два дня они искали тебя повсюду. Они были у Агнед, искали в Пригорках, но не нашли. Агнед, может, и догадывалась, где ты, но не сказала. Вчера вечером кто-то предположил, что тебя надо искать на Таволговом Болоте, однако барон покуда идти сюда не решился. Дело шло к вечеру, а дорога на Таволговое Болото не так легка, ночью не всякий проберется. Думаю, сегодня он явится сюда со своими челядинцами и дружинниками. Что ты думаешь делать, Торлейв, сын мой?