Патрик О'Брайан - Коммандер

— Пожалуй, что так.

— На самом деле, с ними все очень просто.

— Буду рад узнать о них.

— Сейчас поперёк бушприта стоит рей с убранным на него блиндом. Естественно, он называется блинда-рей. Теперь переходим к фок-мачте. Нижний рей — это фока-рей, а большой прямой парус, прикрепленный к нему, — это фок. Выше него находится фор-марса-рей, затем следует фор-брам-рей и небольшой бом-брам-рей с убранным на него парусом. То же самое и на грот-мачте, только к грота-peю под нами не привязан парус. Если бы на нем стоял парус, то он назывался бы прямой грот, поскольку с таким оснащением, как у нас, гротов два: прямой, который ставится на рей, и косой, находящийся сзади нас, такой парус, который сверху крепится к гафелю, а снизу к гику. Длина гика — сорок два фута девять дюймов, сэр, а толщина десять с половиной дюймов.

— Неужели десять с половиной дюймов? — «Как же глупо делать вид, что я не знаком с Джеймсом Диллоном, — подумал Стивен. — Совершенно детская реакция — самая обычная и наиболее опасная из всех».

— Теперь, чтобы закончить с прямыми парусами, сэр, надо отметить, что существуют лисели. Мы их ставим, когда ветер дует сзади. Они выступают за боковые шкаторины — это края прямых парусов — и растягиваются на спиртах, которые проходят через спирт-бугели на рее и выступают за него. Вы можете их увидеть без труда…

— А это что такое?

— Боцман дудкой вызывает матросов ставить паруса. Они будут ставить бом-брамсели. Подойдите сюда, сэр, пожалуйста, а не то марсовые собьют вас вниз.

Едва доктор успел отступить в сторону, как толпа юношей и юнг перелезла через край марса и устремилась вверх по стень-вантам.

— А теперь, сэр, вы увидите, как по команде моряки развернут парус, а затем матросы на палубе будут выбирать сначала подветренный шкот, так как ветер дует в эту сторону, и его выбирать легче. Затем наветренный шкот, и, как только матросы сойдут с рея, те, что внизу, натянут фал, и парус надуется. Вот шкоты, которые идут через блок с белой полосой на нём, а это фал.

Вскоре бом-брамсели наполнились ветром, и «Софи» накренилась ещё на один пояс обшивки, а шум ветра в такелаже усилился на полтона. Спускались матросы не так поспешно, как поднимались; и колокол «Софи» пробил пять раз.

— Объясните мне, — сказал Стивен, готовый следовать за ними, — что такое бриг?

— Это и есть бриг, сэр, — отозвался мичман, — хотя мы зовём его шлюпом.

— Благодарю. А что такое… Опять этот свист.

— Это всего лишь боцман, сэр. Должно быть, прямой грот готов, и он хочет, чтобы матросы привязали его к рею.

Наш боцман величаво над кораблем парит,

Грозу перекрывая, как старый пес, рычит.

Неопытных направит, похвалит старичков

И подбодрит несмелых новичков.

— Мне кажется, что он слишком увлекается своей палкой. Как бы его самого не поколотили. Так вы поэт, сэр? — с улыбкой спросил Стивен. Ему начало казаться, что он сможет справиться со своим текущим положением.

Весело засмеявшись, Моуэтт произнес:

— С этой стороны будет легче, сэр, с таким креном судна. Я буду чуть пониже вас. Говорят, что лучше не смотреть вниз. Полегче. Вот так. Славный будет денек. Вот мы и на палубе, сэр. Все в полном порядке.

— Клянусь Господом, — сказал Стивен, отряхивая руки. — Я рад, что оказался внизу. Он посмотрел вверх на марс и снова вниз. «Не думал, что я такой робкий», — подумал он про себя, а вслух сказал: — А не спуститься ли нам теперь вниз?

— Может быть, среди этих новичков найдется кок, — сказал Джек. — Кстати, я надеюсь, вы доставите мне удовольствие, составив мне компанию за обедом?

— Буду очень рад, сэр, — с поклоном ответил Джеймс Диллон. Вместе с писарем они сидели за столом в каюте, а перед ними ворохом лежали судовая роль, инвентарная книга, опись имущества и множество различных бумаг.

— Поосторожней с чернильницей, мистер Ричардс, — сказал Джек в тот момент, когда под напором посвежевшего ветра «Софи» норовисто накренилась под ветер. — Вы лучше заткните ее, а чернильницу из рога держите в руке. Мистер Риккетс, давайте взглянем на этих людей.

По сравнению с кадровыми матросами «Софи» это была не блестящая компания. Но ведь старожилы корабля находились, можно сказать, у себя дома и все были одеты в одежду, выданную Риккетсом-старшим, что придавало им вполне приемлемый единообразный вид. Их сносно кормили в течение нескольких последних лет — во всяком случае, количество пищи было достаточным. Новоприбывшие, за исключением троих, были взяты по рекрутскому набору из внутренних областей, а большинство из них снаряжал в дорогу местный староста. Семеро были горячими головами из Уэстмита, которых повязали в Ливерпуле как зачинщиков групповой драки. Они были так плохо знакомы с внешним миром (приехали по случаю сбора урожая и только), что, когда им предложили сделать выбор между сырыми тюремными камерами обычной тюрьмы и военно-морским флотом, они выбрали последний, как более сухое место. Ещё имелся пчеловод с широкой и печальной физиономией и широкой, как лопата, бородой, у которого передохли все пчёлы. Был безработный кровельщик, несколько неженатых отцов, два голодающих портных и один тихий помешанный. Самые оборванные получили одежду на блокшивах, но остальные все ещё оставались в собственных потертых вельветовые штанах и старых поношенных куртках. Один крестьянин носил рабочий халат. Исключение составляли три моряка средних лет; одного из них, датчанина, звали Христиан Прам, он был вторым помощником шкипера из Леванта. Два других были греками, ловцами губок, их вроде как звали Аполлон и Тэрбид, оказавшимися здесь по неизвестным обстоятельствам.

— Превосходно, превосходно, — сказал Джек, потирая руки. — Думаю, мы можем хоть сейчас назначить Прама рулевым старшиной. Нам как раз не хватает одного рулевого старшины. А братьев ордена Губок назначим матросами первой статьи, как только они научатся хоть немного понимать по-английски. Что касается остальных, всех в матросы-ландсмены. Мистер Ричардс, как только закончите список, сходите к мистеру Маршаллу и скажите, что я хотел бы видеть его.

— Думаю, мы сможем включить в вахтенное расписание почти пятьдесят человек, сэр — доложил Джеймс, оторвавшись от своих расчетов.

— Восемь баковых, восемь фор-марсовых. Мистер Маршалл, входите и садитесь, послушаем ваши соображения. Мы должны до обеда успеть составить вахты и выделить место для сна людей, так что нельзя терять ни минуты.

— А вот здесь, сэр, мы и живем, — произнес Моуэтт, осветив фонарем мичманский кубрик. — Не ударьтесь о бимс. Прошу прощения за запах — это, вероятно, потому, что здесь юный Баббингтон.

— Вовсе нет, — возмутился Баббингтон, оторвавшись от книги. — Какой ты грубиян, Моуэтт, — прошипел он, кипя от возмущения.