Патрик О'Брайан - Коммандер

Чистовой вариант судового журнала «Софи» заполнялся необычайно красивым каллиграфическим почерком Дэвида Ричардса, но во всех остальных отношениях он ничем не отличался от других судовых журналов на флоте. Его стиль полуграмотной, официальной, правдивой скуки никогда не менялся; совершенно одинаковым тоном составитель рассказывал и о вскрытии бочки № 271 с солониной и о смерти санитара, и никогда не проявлял своих чувств, даже когда шлюп захватил свой первый приз.

«Четверг, 28 июня, переменные ветры с направления зюйд-ост-тень-зюйд, курс S50W , пройдено 63 мили. — Широта 42°32' N, долгота 4°17' Е, мыс Креус по пеленгу S76°W 12 лиг. Умеренный бриз и пасмурно. В 7 вечера взят первый риф на марселях. После полуночи погода без изменений. Учения с пушками. Экипаж время от времени привлекался к работам.

Пятница, 29 июня, ветер южный и западный… Слабый ветер и ясная погода. Учения с пушками. Пополудни работы по тренцеванию якорного каната. После полуночи умеренный бриз и облака, третий риф на грот-марселе, привязали другой фор-марсель и наглухо зарифили его, сильные шквалы, в 4 убрали прямой грот, в 8 еще больше зарифили прямой грот и поставили его. В полдень штиль. Сей мир покинул Генри Гуджес, санитар. Учения с пушками.

Суббота, 30 июня, слабый ветер, переходящий в штиль. Учения с пушками. Джон Шеннаган и Том Йетс наказаны 12 ударами линька за пьянство. Закололи быка весом 530 фунтов. Воды осталось 3 тонны.

Воскресенье, 1 июля… Экипаж корабля построен по подразделениям, читали артикулы, провели богослужение и предали морю тело Генри Гуджеса. В полдень погода без изменений».

Погода не изменилась, однако солнце опускалось в синевато-багровую, вздутую тучу, возвышавшуюся в западной части горизонта, и всякому моряку было понятно, что погода без изменений не останется. Матросы, растянувшиеся на полубаке и расчесывавшие свои длинные волосы или заплетавшие друг другу косички, снисходительно объясняли салагам, что эта длинная зыбь, идущая с зюйд-оста, эта странная липкая жара, которую излучало как небо, как и прозрачная поверхность мерно дышащего моря, этот грозный вид солнца означают, что грядет разрыв всех естественных связей, какое-то апокалиптическое потрясение, прямо грядущей мерзкой ночью. У бывалых моряков имелось достаточно времени для того, чтобы напугать своих слушателей, и без того выбитых из колеи странной кончиной Генри Гуджеса (он сказал: «Ха-ха-ха, корешки, мне сегодня стукнуло полсотни лет. О Господи!» — и умер прямо там, где сидел, все ещё сжимая в руке грог, который он так и не успел даже пригубить). Времени у них хватало, потому что это был послеполуденный воскресный отдых, и бак заполнился отдыхающими матросами, распустившими косицы. У некоторых особо талантливых были такие косы, что они могли их заткнуть за пояс. Теперь всю эту красоту распустили и расчесали; влажные волосы еще оставались гладкими, успевшие высохнуть — пушистыми и ещё не засалившимися. Эти шевелюры придавали их владельцам необычайно грозный и пророческий вид, что еще больше усиливало беспокойство салаг.

Хотя бывалые матросы явно перебарщивали с запугиванием, они вряд ли могли преувеличить серьезность события, поскольку юго-восточный шквалистый ветер, начавшийся с первых теплых порывов в конце последней «собачьей» вахты, к середине ночной вахты уже превратился в мощный ревущий поток воздуха, а тёплый ливень был настолько силён, что рулевым на штурвале приходилось наклонять головы и сбоку прикрывать ладонью рот, чтобы можно было дышать. Волны громоздились все выше и выше. Они были не так громадны, как великие атлантические валы, зато были круче и, в известной степени, опасней. Их гребни срывались от ударов о корабль так, что перелетали через марсы «Софи». Волны вздымались достаточно высоко, чтобы обезветрить её, покуда она дрейфовала под штормовым стакселем. А это именно то, что она умела делать очень хорошо. Возможно, «Софи» не очень быстроходное судно, и, возможно, она не выглядела грозной или породистой, но со спущенными на палубу брам-стеньгами, с закреплёнными двойными найтовами пушками, со всеми задраенными люками, кроме кормового, на котором оставили небольшой лаз к кормовому трапу, имея сотню миль пространства под ветром, «Софи» могла лежать в дрейфе уютно и беззаботно, как какая-нибудь гагара. А ещё она удивительно сухая, отметил для себя Джек, пока корабль взбирался по пенистому склону волны на ревущую вершину, откуда плавно соскользнул вниз во впадину. Он стоял, обхватив рукой бакштаг. На нем была брезентовая куртка и миткалевые штаны. Его развевающиеся соломенные волосы, которые он отрастил, подражая лорду Нельсону, взлетали от ветра на вершине каждой волны и ниспадали на плечи, когда судно проваливалось вниз: чем не природный анемометр. Он наблюдал за тем, как в просветах туч мелькала вполне романтичная луна. С огромным удовлетворением Джек Обри убеждался, что мореходные качества брига не только оправдали, но даже превзошли его прогноз.

— Судно удивительно сухое, — заметил он, обращаясь к Стивену, который, предпочитая умереть на открытом воздухе, выполз на палубу, где его привязали к какой-то стойке, и теперь он стоял позади капитана молчаливый, промокший и потрясённый.

— Что?

— Судно — удивительно — сухое.

Стивен Мэтьюрин раздраженно нахмурился, сейчас не было времени на пустяки.

Но взошедшее солнце поглотило ветер, и к половине восьмого утра от шторма осталась лишь зыбь и линия облаков, низко нависших над далеким Лионским заливом на северо-западе. Небо стало невероятно чистым, а воздух настолько прозрачным, что Стивен мог разглядеть цвет лапок буревестника, пролетевшего ярдах в двадцати позади «Софи».

— Я помню невероятный, унизительный ужас, — произнес он, не отрывая глаз от крошечной птицы, — но не могу понять природы этого чувства, теперь уже покинувшего меня.

Матрос за штурвалом и рулевой старшина на рулевом посту обменялись изумлёнными взглядами.

— Это было похоже на случай с одной роженицей, — продолжал Стивен, передвинувшись к гакаборту, чтобы не потерять буревестника из виду, и повысив голос. Рулевой и рулевой старшина поспешно отвернулись друг от друга. Это было ужасно — никто не хотел бы этого услышать. Судовой хирург «Софи», вскрывший череп констапеля среди бела дня прямо на открытой всем ветрам верхней палубе, Лазаря Дея, как того теперь называли [53] Намек на евангельский рассказ о воскрешении Иисусом Лазаря из Вифании. , пользовался большим авторитетом, но никто не имел понятия, как далеко он может выйти за рамки приличия. — Я припоминаю случай…

— Парус на горизонте, — прокричали с топа мачты к облегчению всех, кто находился на квартердеке «Софи».