Патрик О'Брайан - Коммандер

— Вот и отлично, мистер Лэмб, — спустя секунду ответил Джек.

Но тиммерман даже не шевельнулся; он по-прежнему стоял, капая на затянутый покрашенной парусиной пол, на котором, в конце концов, образовалась небольшая лужица. Но затем его прорвало:

— Если то, что говорят про кэт и про бедолаг норвежцев, выброшенных за борт, может даже ранеными, правда, то ведь рехнуться можно от такого зверства. Чего бы они могли сделать, если бы их просто заперли внизу? Как бы то ни было, уоррент-офицеры «Софи» хотели бы разделить свою долю с этим джентльменом, — он кивнул головой в сторону спальной каюты, где временно расположился Стивен Мэтьюрин, — в знак признания его несомненных заслуг.

— Прошу меня извинить, сэр — произнёс Баббингтон. — С кэта сигналят.

На квартердеке Джек увидел, что Диллон поднял пестрый набор флагов — очевидно, это было все, что нашлось на «Дорте Энгельбрехтсдаттере». Из этой абракадабры в числе прочего следовало, что у него на борту чума и что он намерен отплывать.

— Повернуть через фордевинд! — скомандовал он. И когда «Софи» приблизилась к конвою на расстояние кабельтова, он воскликнул: — Эй, на кэте!

— Сэр! — донёсся до него над разделяющих их морем голос Диллона. — Вы будете приятно удивлены, узнав, что все норвежцы спасены.

— Что?

— Норвежцы — все — спасены. — Корабли сблизились. — Они спрятались в тайнике в форпике, — добавил Диллон.

— Ах, в форпике, — пробормотал рулевой старшина за штурвалом. На «Софи» все обратились в слух — воцарилась тишина, как на проповеди.

— Полный бейдевинд! — сердито воскликнул Джек, как только марсели заколыхались из-за расчувствовавшегося рулевого старшины. —Держать полный бейдевинд!

— Есть полный бейдевинд, сэр.

— И еще их шкипер говорит, — продолжал доносившийся издали голос, — не могли бы мы прислать ему лекаря, потому что один из его людей расшиб палец на ноге, торопливо спускаясь по трапу.

— Передайте от меня шкиперу, — рявкнул Джек так, что его было слышно почти в Кальяри, с багровым от натуги и возмущения лицом, — передайте шкиперу, что он может взять этот палец и засунуть его…

Он тяжело спустился вниз, став беднее на 875 фунтов. Вид у него был очень кислый и невеселый.

Однако ему было несвойственно долго сохранять такое выражение лица, и когда он взошёл на катер, чтобы отправиться на флагман, стоявший на генуэзском рейде, его лицо обрело свое обычное жизнерадостное выражение. Но, разумеется, оно было достаточно серьезным, поскольку визит к грозному лорду Кейту, адмиралу синего флага и командующему Средиземноморским флотом — не повод для веселья. Серьезный вид капитана, сидевшего на корме шлюпки, тщательно умытого, выбритого и одетого в парадный мундир, подействовал на его старшину и всю команду катера, которые старательно гребли, глядя в основном в шлюпку. Из-за этого они должны были прибыть к борту флагмана слишком рано, поэтому Джек, взглянув на часы, приказал сделать круг вокруг «Одейшеса», а затем сушить весла. Отсюда он мог видеть всю бухту с пятью линейными кораблями и четырьмя фрегатами в двух—трех милях от берега. Ближе к берегу от них расположилась толпа канонерок и бомбардирских судов. Они без устали обстреливали прекрасный город, раскинувшийся на крутом извилистом берегу головной части бухты. Суда, окутанные облаком собственного дыма, швыряли бомбу за бомбой в тесно сгрудившиеся здания, расположенные по ту сторону далекого мола. С такого расстояния канонерки казались маленькими, а дома, церкви и дворцы — ещё меньше (хотя и были отчетливо видны благодаря прозрачности воздуха), словно игрушечные. Но непрерывный грохот пальбы и более низкий ответный гром французской береговой артиллерии казались до странного близкой и реальной угрозой.

Необходимые десять минут прошли, и катер с «Софи» приблизился к флагманскому кораблю. В ответ на оклик «Эй, на шлюпке!» старшина произнёс: «Софи», что означало, что на борту находится её капитан. Джек, как полагается, поднялся по борту, отсалютовал квартердеку, поздоровался за руку с капитаном Луисом и был препровождён в каюту адмирала.

У него были все основания быть довольным собой: он привел конвой в Кальяри без потерь; доставил другой в Ливорно, прибыв туда в точно назначенное время, несмотря на штиль близ Монте-Кристо. Но, несмотря на это, он заметно нервничал, а мысли его были так поглощены лордом Кейтом, что, увидев в этой великолепной, просторной, залитой светом каюте вместо адмирала пышную молодую женщину, стоявшую спиной к окну, разинул рот, словно карп, вытащенный на берег.

— Джеки, милый, — произнесла она, — какой ты красивый и нарядный. Позволь, я поправлю тебе шейный платок. Эй, Джеки, у тебя такой испуганный вид, словно перед тобой француз.

— Куини! Старушка Куини! — воскликнул Джек, крепко обняв ее и подарив ей самый нежный и страстный поцелуй.

— Черт бы меня побрал, luggit corpis sweenie, — яростно взревел голос с шотландским акцентом, и со стороны боковой галереи вошел адмирал. Лорд Кейт был высоким седовласым господином с красиво посаженной львиной головой, а его глаза метали яростные искры.

— Это тот самый молодой человек, о котором я вам рассказывала, адмирал, — проговорила Куини, поправляя побледневшему Джеку черный платок и помахивая перед ним кольцом. — Я его купала и брала к себе в постель, когда ему снились кошмары.

Возможно, то было не самой лучшей рекомендацией в глазах недавно женившегося адмирала, приближавшегося к шестидесяти годам, но, похоже, все объяснило.

— Ах, — отозвался адмирал. — Да. Я забыл. Прости. У меня столько капитанов, и некоторые из них те еще повесы.

— «…А некоторые из них те еще повесы», произнес он, всё сверля и сверля меня своими ледяными глазами, — рассказывал Джек, наполняя бокал Стивена и уютно разваливаясь на рундуке. — Я в душе уверен, что он признал меня по тем трём встречам, что у нас были в ходе кампании, и каждый раз был хуже предыдущего. Первая встреча состоялась на мысе Доброй Надежды, на старом «Ресо», где я был мичманом. Тогда он был капитаном Элфистоном. Он взошёл на борт спустя две минуты после того, как капитан Дуглас разжаловал меня в матросы, и сказал: «Чего этот мелкий сопляк распустил нюни?», а капитан Дуглас ответил: «Это жалкий мальчишка — настоящий развратник, я отправил его на гондек, чтобы он поучился службе».

— Это что, более подходящее место, чтобы обучиться этому? — спросил доктор.

— Так проще для них учить вас уважению, — с улыбкой ответил Джек Обри. — Так как они могут привязать вас к решётке на люке у переходных мостков и выбить из вас всю дурь плёткой. Это означает разжаловать мичмана — понизить его в чине, чтобы он перестал быть так называемым молодым джентльменом, а стал рядовым матросом. Он превращается в обычного матроса. Он спит и питается вместе с ними, а любой чин с палкой или линьком может огреть его, а также его могут выпороть. Я никогда не думал, что он на самом деле сможет сделать такое, хотя он не раз угрожал мне этим. Ведь он был другом моего отца, и я думал, что он добр ко мне, хотя так оно и было. Однако он исполнил свою угрозу и разжаловал меня в матросы. Он держал меня в матросах шесть месяцев, прежде чем снова повысить до мичмана. В конце концов, я был ему благодарен, потому что насквозь изучил гондек. В целом они были исключительно добры ко мне. Но тогда я ревел, как телёнок — рыдал как какая-нибудь девчонка, ха-ха-ха.