Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

«Вот развратная женщина! — объявил преподобный Брамхалл. — Порождение сатаны!» Но Сьюзан не выглядела развратницей и порождением сатаны, она выглядела красивой и одевалась как всякая добропорядочная жена в Стратфорде, что не помешало преподобному Брамхаллу довести её до слёз жестокой проповедью.

А Нелл была ещё одним порождением сатаны, но она сразу мне понравилась. Чем больше она мне нравилась, тем больше я надеялся, что она останется в постели моего брата ещё на одну ночь, но я был разочарован, хотя в тот вечер Нелл и угостила меня хлебом, гороховым пудингом и элем.

— Ну разве не красавчик? — спросила она Мег, одну из девушек, которые жили и работали в «Дельфине». — Ты должен сохранять зубы белыми, Ричард, — добавила она мне.

— Я их почищу, — пробормотал я.

— Как? Оближешь? Нет, дорогой, растолчи кости каракатицы и смешай их с солью и уксусом.

— Или с сажей, — сказала Мэг, показывая мне белые зубы. — Сажа очищает зубы.

— На вкус дерьмо, — сказала Нелл.

— Но помогает! — ответила Мэг.

— Кости каракатицы, соль и уксус лучше, — сказала Нелл. — Смешай, затем вотри. Три усердно! Надеюсь, ты знаешь как натирать, а? — Обе девушки разразились смехом, и конечно, я покраснел.

На следующий день мой брат вернулся. Я услышал его шаги по лестнице, дверь резко открылась, и он просто остановился и нахмурился.

— Боже, святые небеса, — наконец вымолвил он. — Что ты здесь делаешь, во имя Христа? — Он бросил тяжёлую сумку на пол, кинул шляпу на кровать, подошёл к окну и широко его распахнул. — Здесь воняет, как на кожевенном заводе. Ты опорожнился?

— Нет, — ответил я, не обратив внимания на его гнев, — не знал где.

— Внизу, пройди по коридору до конца, иди во двор и следуй на запах. Прополощи ведро водой из корыта, потом возвращайся сюда и объяснись.

Я сделал, как он приказал, затем, сбивчиво, нервно объяснился. Пока я говорил, он сидел за столом, просматривая бумаги. Он не посмотрел на меня ни разу, когда я рассказывал свою историю, и не оторвался от бумаг.

— Можешь здесь остаться, — наконец проговорил он, всё ещё читая.

Я не знал, что сказать, и выпалил:

— Я встретил Нелл.

— Нелл не имеет к этому никакого отношения, и когда ты вернёшься обратно в Стратфорд, не упоминай её имя.

— Я не собираюсь возвращаться!

— Ты не остаешься здесь и настаиваешь, что не собираешься домой, — он, наконец, повернулся и посмотрел на меня, — так что ты собираешься делать?

— Я думал, ты мне поможешь...

— Только не ной, ради бога. — Он хлопнул рукой по столу. — Тебе нельзя здесь оставаться. Я этого не вынесу. Тебе нужно где-то спать, где-то есть, где-то учиться ремеслу.

— Я не хочу быть плотником, — мрачно сказал я.

— И что? — спросил он, но адресовал вопрос скорее себе, чем мне. Он уставился на меня, нахмурившись, и я подумал, как он изменился за последние несколько лет. Стал шире в плечах, лицо огрубело, волосы поредели, а манеры стали гораздо решительнее.

— Чем ты хочешь заниматься? — спросил он.

— Быть актёром, — пробормотал я, — как ты.

Он рассмеялся.

— Святый боже, половина неработающей молодежи в Лондоне хочет стать актёрами! У тебя это получается? Ты умеешь четко говорить? Танцевать? Фехтовать? Кувыркаться?

— Я научусь.

— Нужно было начинать учиться восемь лет назад. — Он вернулся к своим бумагам, потом внезапно остановился. — Сэр Годфри, — произнёс он.

— Сэр Годфри?

Он снова посмотрел на меня.

— Ты не можешь оставаться здесь, — сказал он, — и настаиваешь, что не вернёшься домой. Значит, я дам тебе шанс. Этот шанс зовётся сэром Годфри. У тебя есть багаж?

— Кто это, сэр Годфри? — спросил я.

— У тебя есть багаж? — опять с раздражением спросил он. — Тогда следуй за мной, — приказал он и повёл по улицам Лондона.

Хаос! Такое у меня сложилось впечатление, когда Нед вёз меня по переполненным улицам, проезжая на фургоне мимо экипажей и телег, и теперь, следуя за братом, решительно шагающим впереди, я был напуган. Люди! Столько людей я никогда не видел. Шум и крики лоточников, ржание лошадей и вой собак. Женщины носили деревянные подметки, чтобы не запачкать в дерьме обувь, а мальчишки собирали собачьи экскременты и продавали их кожевенникам, работающим у реки Флит.

Церковный колокол сзывал на похороны. Ученики в синих беретах стояли у дверей частных магазинов и наблюдали за прохожими, обращаясь к любому, кто выглядел достаточно богатым, и зазывая купить товар. Они носили дубинки. Другие мужчины, побогаче, носили мечи, и люди освобождали для них дорогу.

Мы сворачивали по переулкам пересекали улицы, и брат не разговаривал со мной, пока мы не добрались до Чипсайда, широкой улицы, где проповедник в чёрном стоял в нескольких шагах от высокого каменного креста и ревел в толпу.

— Это метка сатаны! — кричал он. — Папистские экскременты! Раскайтесь в своих грехах и сбросьте этот крест!

Мой брат в низко натянутой широкой шляпе остановился и стал слушать. Казалось, он был удивлён. Я стоял рядом, робко слушая, как сердитый проповедник осуждает все кресты как образы дьявола.

— Лондон проклят! — бранился он. — Это касается крестов, борделей и театров! Их нужно очистить! Мы должны быть омыты кровью агнца.

— Господи, — произнёс брат и вспомнил про меня. — Давай, не пялься попусту. — Он зашагал вперёд, и я последовал за ним, не зная, куда он ведёт меня и почему. Он снова замолчал, пока мы не достигли высокого каменного дома рядом с небольшой церковью. В доме была тяжёлая, обитая гвоздями дверь. — Мы в Блэкфрайерсе, — сказал он, как будто это всё объясняло, и постучал в дверь.

Дверь открыл детина с бычьим телосложением. У него было широкое плоское лицо со сломанным носом и шрамами вокруг глаз. Он сердито взглянул на нас.

— Что надо? — прорычал он.

— Сэр Годфри дома, Лютик? — спросил брат.

Лютик? Я не поверил своим ушам, но когда брат произнес его имя, детина умолк.

— Я вас знаю, — сказал он неуверенно.

— Знаешь, а как же, — грубо ответил мой брат, — и мы хотим увидеть сэра Годфри.

Детина смотрел на меня. Он нахмурился.

— Вам лучше войти, — сказал он, широко распахивая тяжёлую дверь.

Через две минуты я стоял перед сэром Годфри.

А два дня спустя пожалел, что не остался у Томаса Батлера.

— Ты не написал ни слова с тех пор, как часы Святого Леонарда пробили десять, — упрекнул меня отец Лоуренс, — а это было десять минут назад.

— Я думал, — сказал я и опустил кончик пера в чернила.

— Я вижу. Какую последнюю строчку ты переписал?

— Мешаются все времена в смятенье, — прочитал я вслух, — И падает седоголовый иней К пунцовой розе в свежие объятья.

— Ох, довольно цветистый стиль, — сказал он со смешком. — Цветистый, из-за розы, — объяснил он шутку и вздохнул, когда я не улыбнулся. — Так что будешь делать, Ричард, если уйдёшь из труппы?