Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Прямо, милорд, — женщина указала на широкий коридор. — Вон туда.

— Мы навечно останемся у тебя в долгу, — сказал Раст и повёл меня по коридору, который заканчивался у большой двойной двери. Он распахнул обе створки и резко остановился. — Боже, — сказал он после долгой паузы. — О боже! — Мы добрались до большого зала, очевидно, первыми из труппы. — О боже! — повторил Раст.

Зал был огромным, сумрачным и грандиозным. Элегантно вырезанные дубовые балки поддерживали высокую крышу, каждая украшена белыми резными розами, обрамленными сусальным золотом. Стены обшиты панелями и завешены великолепными гобеленами со сценами охоты, а между гобеленами висели древние мечи, копья и секиры, создавая узоры.

Мы прошли с длинной стороны зала. Напротив зиял очаг, его края и каминная полка выполнены из резного белого мрамора, окружающего почерневшее от огня пространство, в котором можно зажарить и быка. Огонь не горел, в камине были только две огромные железные подставки для дров в огромной куче золы. В центре зала стоял длинный стол в окружении стульев с высокими спинками. Я их пересчитал: тридцать шесть; слева от нас находилась галерея для менестрелей, пара дверей под ней вела в остальную часть особняка. На противоположном конце зала, смотрящем на юг, виднелось большое окно, выступающее из стены, к нему вела пара резных деревянных ступеней.

— Чтобы смотреть на реку, — сказал Раст. Там было мягкое сиденье в широком эркере, единственное окно в похожем на пещеру зале. — Только одно окно? — удивился Раст. — Подумать только, сколько приходится тратить на свечи! — Он подошёл к тёмному пространству под галереей менестрелей, чтобы оценить длину зала. — Да будет свет! — громко сказал он и хмыкнул. — Здесь эхо. Но когда зал наполнится свадебными гостями, будет не так плохо. Ты когда-нибудь играл в свадебной пьесе?

— Нет.

— Я это ненавижу, — проворчал он, — терпеть не могу.

— Почему?

— Потому что вся публика напивается, вот почему. Эти ублюдки начинают пить ещё до полудня, а к вечеру, когда нам играть, уже либо шатаются, либо остолбенели. Всё равно что играть в зале, полном пердящих трупов. — Он прошёлся по залу, громко стуча по каменным плитам, потом по короткой лестнице вскарабкался к эркерному окну и теперь глядел сквозь него на скрытое в тумане солнце над Темзой. — И ведь у них привилегии, Ричард. Ты не смеешь велеть им заткнуться. Заскучают — проболтают всю пьесу. Единственное, что способно заставить их сидеть смирно — присутствие королевы. И ещё удовольствие от спектакля. Тогда будут сидеть тихо.

— А королева будет?

Он пожал плечами.

— Кто знает? Она ведь кузина лорда Хансдона, так что возможно. Надеюсь. Терпеть не могу играть перед залом, полным щебечущих лордов.

— Зачем нас нанимать, если они не смотрят? — спросил я.

— Просто показать, что могут себе это позволить. Мы — те жемчужины, которые рассыпают перед свиньями.

Я поднялся вслед за ним по ступеням.

На реке, кишащей мелкими лодками перевозчиков, поблёскивал солнечный свет. Вниз по течению шла большая баржа под парусом, должно быть, откуда-то из провинции, гружёная зерном или овощами. Между судами сновали лебеди. На южном берегу виднелась арена для травли быков собаками, ужасающе похожая на «Театр», а на западе — новый игровой дом, который строил Фрэнсис Лэнгли. Здание возвышалось над маленькими домами южного берега, хотя каменные стены все ещё не были достроены и как паутиной покрыты сетью деревянных лесов.

— Ты только взгляни, какой он здоровенный, — презрительно произнёс Раст. — Чтобы его заполнить, нужно не меньше трёх тысяч зрителей!

— Ему понадобятся актёры, — сказал я, вспомнив разговор с преподобным Венейблсом.

Казалось, Раст меня не слышал. Он смотрел вдаль на строительные леса.

— Двадцать лет назад, — произнес он, — в Лондоне не было театра. И нигде не было. Мы играли на постоялых дворах, три раза в неделю. Понедельник в Глостере, среда в Вустере, суббота в Уорике, и одну и ту же чушь можно было сыграть во всех трёх местах. Теперь мы играем для одной и той же аудитории неделю за неделей, и нам нужно что? Тридцать, сорок пьес в год? Где Лэнгли собирается их найти? Ему не нужны актёры, актёров навалом, ему нужны люди, которые могут писать пьесы, а такие люди не растут на деревьях. Если хочешь заработать, сынок, — он слегка ударил меня по руке, — не трать время, чтобы скакать на сцене, пиши чёртовы пьесы! Вот где деньги.

— Я не умею писать.

— Слава богу, твой брат умеет. Я просто хочу, чтобы он писал больше. Зверя нужно кормить.

— Зверя?

— Публику. Огромный зверинец, который всегда жаждет чего-нибудь новенького.

Прибывали остальные актёры, проходя через двери под галереей менестрелей. Я слышал их потрясенные возгласы, когда они разглядывали большой зал. Кит Сондерс и Саймон Уиллоби забрались на длинный стол и танцевали по нему, сцепив руки и кружась, они рассмеялись, когда чуть не упали. Суфлёр Исайя Хамбл перетасовывал бумаги на конце стола и возмутился, когда Саймон Уиллоби танцевал слишком близко к его тщательно уложенным стопкам. Алан Раст спустился и присоединился к моему брату и Уиллу Кемпу, которые стояли рядом с потухшим камином, а потом к ним подошёл благообразный седой человек в ливрее с белой розой лорда Хансдона. Он обернулся, хмуро глядя на Кита и Джона.

— Эй, мои юные друзья, — строго сказал он, — этот стол полированный. Поберегите его!

— Он говорит, уберите свои паршивые ноги со стола, — проворчал Уилл Кемп.

Я наблюдал за двумя мальчиками с высоты эркера и почувствовал волну удовольствия. Наконец-то я сыграю мужчину! Я больше не мальчик. Я актёр, мужчина, человек лорда-камергера! До сих пор я был «ни рыба, ни мясо», не ученик и не должным образом нанятый человек. Меня просто терпели, как младшего брата пайщика, но теперь у меня есть настоящая роль. Я спустился по короткой лестнице, решив показать, что заслужил доверие. Я уж постараюсь, чтобы пайщики меня оценили.

— Нам нужны свечи, — нерешительно сказал Исайя Хамбл, — это возможно? Извините, а то очень темно.

— Свечи уже несут, — ответил человек в ливрее.

На нём было тёмно-серое одеяние, подбитое мехом, и показывающая статус цепь на шее.

— А огонь? — спросил брат. — Здесь так холодно.

— Уверен, его милость позволит разжечь камин.

— Благодарю вас, — произнёс мой брат и постучал по столу, привлекая всеобщее внимание.

— Садитесь, садитесь! И благодарю за то, что вы здесь в столь ранний час.

В ответ раздались смешки. Все разместились — пайщики в одном конце, мальчишки в другом, наёмные актёры посередине. Я сел между Джоном Дюком и Джоном Синкло, наёмными.

— Я хотел собрать всех вас здесь, — продолжал брат, когда стих скрежет стульев, — чтобы вы увидели место, где мы будем играть. Конечно, оно будет выглядеть немного иначе. Его милость дал нам разрешение установить подмостки. — Брат обернулся к седовласому человеку в ливрее лорда Хансдона, и тот кивнул. — Позвольте представить вам Уолтера Харрисона, управляющего его милости, который будет присматривать за соблюдением порядка, пока мы здесь. Желаете что-нибудь сказать? — спросил он управляющего.