Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

Мы прервались, пока двое слуг вносили свечи, расставляли их на столе и зажигали, чтобы мы могли читать роли. Когда все свечи загорелись, Уолтер Харрисон одобрительно кивнул.

— Нам следует оставить вас одних, — сказал он и вслед за двумя слугами удалился из зала.

— Теперь мастеровые, — сказал мой брат.

— «Мастеровые»? — перебил Уилл Кемп. — Ради бога, что за «мастеровые»?

— Они торговцы из Афин, — коротко сказал брат. — Я сыграю Питера Пигву, плотника.

— А разве не Питер Пигва держал мастерскую на Коу-лейн? — спросил Джон Хемингс.

— Он самый, — ответил брат. — Уилл, у тебя уже есть роль Мотка, да?

— Он же плотник, — сказал Джон Хемингс.

— Колёсный мастер! — поправил его Генри Конделл. — Это его брат Джеймс был плотником.

— Они оба умерли от чумы, упокой их Господи, — вставил Джон Хемингс.

— Вы закончили? — зыркнул на них Уилл Кемп. — И да, Уилл, я получил эту роль. — Он помахал несколькими листами бумаги.

— Ричард, — мой брат посмотрел на Ричарда Коули, не на меня, — будешь играть Рыло, медника. — Он подождал, пока Исайя положит роль Рыла перед Коули. — Джон? — он посмотрел на Джона Синкло рядом со мной, — ты Робин Заморыш, портной.

— Заморыш! — сказал Саймон Уиллоби и рассмеялся.

Прозвище подходило, потому что Джон Синкло был невероятно худым.

— Джон Дюк? — брат пробежался взглядом по столу. — Теперь ты. Ты Миляга, столяр.

Исайя положил один лист бумаги перед Джоном Дюком. Кто-то хихикнул, и Джон Дюк, один из наёмных, нахмурился.

— Это очень маленькая роль, — грустно сказал он.

— Там много импровизации, — сказал брат, — ты будешь вопить.

— Вопить? — Дюк был озадачен.

— Я могу вопить! — вставил Уилл Кемп, что сразу же продемонстрировал, заревев, как безумный зверь. Саймон Уиллоби хихикнул и тоже попытался зареветь.

— Хватит! — Мой брат хлопнул по столу. — Ревёт Миляга, и только Миляга! — Он уставился на Уилла Кемпа, усмехнувшегося в ответ. — И последний из мастеровых, — продолжил брат, — Фрэнсис Дудка, починщик раздувальных мехов. И эта роль, — он улыбнулся мне, действительно улыбнулся, — эта роль целиком твоя, Ричард.

Исайя положил последнюю стопку бумаг передо мной. Там было четыре или пять страниц, и это значило, что роль вполне существенная, и конечно, намного больше, чем у всех остальных мастеровых. Брат начал объяснять первую сцену пьесы, происходившую во дворце Тезея, но я не слушал. Вместо этого я с нетерпением читал строки роли Дудки и искал персонаж, в которого я влюблён. Это была моя первая настоящая роль мужчины! Я был взволнован.

Потом я перешёл к третьей строчке Фрэнсиса Дудки, и моё сердце оборвалось. Я вытаращил глаза. На мгновение я не мог поверить тому, что вижу. Потом я снова взглянул в начало страницы и прочитал реплики и строчки. «Мерзавец, — подумал я, — какой же ты мерзавец!»

— Итак, начнём, — сказал мой брат, — Джордж? У тебя первая строка.

Мерзавец!

Я хотел встать и уйти. Вместо этого я сидел и закипал. Начало пьесы с обычными длинными речами пронеслось мимо меня.

— Полон досады, — услышал я слова Томаса Поупа, но они и близко не отражали моё состояние.

Я был полон досады и унижения, злости и презрения. Вставай, говорил я себе, вставай и уходи, но обычная буханка стоит целый пенни, и я нуждался в деньгах. Мне придется терпеть насмешки или голодать.

Пьеса продолжалась. Никто не был особенно взволнован услышанным. Герцог пригрозил убить Гермию, если она откажется выйти замуж за Деметрия, но какое мне было дело? Я знал, что покраснел, и уткнулся в страницу на столе, не осмеливаясь поднять голову и поймать взгляд брата.

— Вся ли наша компания в сборе? — прорезался голос моего брата.

— А ты лучше сделай перекличку: вызови нас всех по списку, — Уилл Кемп, играя Ника Основу, наконец добавил некоторую энергию в чтение. Все оживились, с нетерпением ожидая остроумия Уилла Кемпа. Я догадался, что приближается моя роль, и поэтому смотрел в начальную строчку на первой странице.

— Вот список, — читал мой брат, — с именами всех, кого нашли мало-мальски пригодными, чтобы представить нашу интермедию перед герцогом и герцогиней вечером в день их бракосочетанья.

— Прежде всего, добрейший Питер Пигва, скажи нам, в чём состоит пьеса, потом прочти имена актёров — так и дойдёшь до точки!

Все рассмеялись, потому что замечание Ника Основы и тревога Питера Пигвы были так похожи на то, как Уилл Кемп всех прерывал и надоедал другим исполнителям, когда мы репетировали пьесу. Кемп понял шутку и усмехнулся.

— Прямо в точку, Уилл! — сказал он.

— Правильно! — мой брат тоже ухмыльнулся, заразившись энтузиазмом Уилла, — Пьеса наша — «Прежалостная комедия и весьма жестокая кончина Пирама и Фисбы». На этот раз смех был громче, актёры за столом наслаждались диалогом.

«Прежалостная комедия и весьма жестокая кончина Пирама и Фисбы» — пьеса, которую торговцы из Афин хотели играть на свадьбе герцога. Она, несомненно, докажет насмешку над такого рода представлением со стороны портных, плотников и пахарей, которые развлекались дома зимней ночью.

— Превосходная штучка, заверяю вас словом, — искренне сказал Уилл Кемп, — и превеселая! Ну, добрейший Питер Пигва, теперь вызови всех актёров по списку. Граждане, стройтесь в ряд!

— Отвечайте, когда назову! — произнёс мой брат. — Ник Основа, ткач!

Я знал, что скоро настанет черед моих строчек. Я уткнулся в листок. Когда Кемп произнёс бурную речь, все вокруг засмеялись. У Ника Основы в пьесе, которую будут играть мастеровые, была роль Пирама, но он умолял Питера Пигву дать ему ещё более героическую роль. Все ухмылялись, понимая, что Ник Основа списан с Уилла Кемпа, Кемп и сам наслаждался шуткой.

— Вот вам была манера Геркулеса, — закончил он, — характер злодея; любовник — куда слезоточивее!

— Фрэнсис Дудка? — сказал мой брат, — починщик раздувальных мехов?

Это была первая строка на моём листе бумаги.

— Есть, Питер Пигва! — прочитал я безжизненно. Пайщики смотрели на меня, ухмыляясь при свечах. Они знали, что последует потом.

— Дудка, — я чувствовал сдерживаемую веселость в голосе моего брата, — Ты должен взять на себя роль Фисбы.

— А кто это будет Фисба? — прочитал я почти беззвучно, — Странствующий рыцарь?

— Нет, это дама, в которую влюблен Пирам, — сказал брат, не в силах сдержать веселье, и при этих словах весь зал взорвался хриплым смехом.

— О, это здорово, Уилл, это очень здорово! — произнёс Джон Хемингс.

— Нет, это дама, в которую влюблен Пирам! — проскрипел Саймон Уиллоби, и я чуть не заткнул маленького засранца.

— Говори, Фисба, — сказал Уилл Кемп с диким наслаждением, — давай тебя послушаем!

— Нет, честью прошу, — прочитал я, — не заставляйте меня играть женщину. — И на этой фразе все снова начали смеяться. Я подождал, но смех не прекращался, поэтому я сердито повысил голос, чтобы закончить фразу: — У меня борода пробивается.