Мишель Зевако - Маргарита Бургундская

Ужасный вздох вырвался из груди королевы, и она прошептала:

– Спасена…

И таким было самообладание этой женщины, что ни единая складка ее лица не выдала того сильнейшего волнения, которое она испытывала в этот момент.

Но король уже продолжал:

– Мне остается, дорогая Маргарита, попросить у вас прощения за то преступление – иначе и не скажешь, – которое я совершил против вас.

– Против меня?

– Да, увы! Вас, ангела чистоты! Вас, которую народ называет Маргаритой Добродетельной, как меня зовет Людовиком Сварливым, я посмел на минуту заподозрить…

– Заподозрить меня! – промолвила Маргарита голосом тихим и хриплым. – И в чем, великий Боже!..

Она чувствовала, что все ее страхи вновь подступили к мозгу. Она трепетала, ожидая, что ответит король, так как этот ответ – то была жизнь или смерть. Но король ответил не сразу.

Словно сами собой нахлынули воспоминания. Он вновь оказался в Нельской башне, вновь увидел себя рассматривающим картину, представляющую Госпожу Добродетель. И в эту секунду, когда он просил у Маргариты прощения за то, что посмел ее подозревать, откуда-то изнутри вновь возникло это подозрение, которое, как ему казалось, он подавил навсегда. Машинально он прошептал:

– Госпожа Добродетель!..

То было имя, которое в народе дали Маргарите Бургундской – не смеха ради, но из глубокого уважения.

И, произнося это имя, король вновь отчетливо видел эту фигуру Госпожи Добродетели, которую он искромсал кинжалом, потому что ему показалось, что она напоминает королеву. Словно безумный он опять прошептал:

– Госпожа Добродетель!..

И так как глаза его смотрели прямо в глаза Маргарите, эхо, отблеск этих слов вдруг промелькнул дикой мыслью:

«Госпожа Добродетель… это она… Маргарита!..»

Почти тотчас же король разразился нервным смехом, неистово потряс головой, словно для того чтобы убедить самого себя, что подобная гнусность невозможна.

– Сир! Сир! – пролепетала Маргарита в пароксизме страха. – Придите в себя, умоляю! У вас какой-то растерянный взгляд, да и руки трясутся! Именем Господа скажите, что с вами происходит?..

– Нечто ужасное, Маргарита! – промолвил несчастный молодой человек, столь влюбленный в жену, что в эту минуту он готов был возненавидеть себя за то, что вновь посмел заподозрить ее в измене. – Я расскажу вам всё, что меня терзает.

И на сей раз король ощутил, как из глаз его хлынули слезы.

В эту трагическую секунду Маргарита проявила невероятную смелость, решительность и хладнокровие. Она поспешно вскочила на ноги, присела или, скорее, бросилась на колени к Людовику, обвила его шею руками, прильнула к его губам и страстно зашептала:

– Расскажи, мой король, мой возлюбленный Людовик! Расскажи! Излей свою бедную душу, освободи от всего, что ее отягчает! Доверь мне секрет своих страданий, пусть даже мне придется услышать, что ты обвиняешь саму меня, что именно меня подозреваешь, пусть даже я умру, узнав, что Людовик подозревал Маргариту!

От поцелуя Маргариты у короля кругом пошла голова. Более, чем когда-либо, он ощутил, что обожает ее всей душой и всем телом. Более, чем когда-либо, он ненавидел себя за то, что посмел ее подозревать. Но он понял и то, что подозрения все еще живы в нем.

– Что ж, – проговорил он, глотая подступивший к горлу ком и гневно поведя плечами, – слушай: там, в этом зале гнусного разврата, я видел одну, еще более гнусную, картину! На этом холсте была изображена женщина, и женщиной этой была ты, Маргарита!

Королева издала вопль ужаса.

– Как! – вскричала она. – Неужто этим мерзавцам хватило наглости изобразить на картине их оргий кого-то, кто имеет сходство со мною?

Это было великолепно.

Тотчас же найденное Маргаритой объяснение было столь естественным, столь правдоподобным, что король остолбенел от изумления. Затем вдруг он порывисто обнял Маргариту и, смеясь и одновременно плача, забормотал:

– И как только я сам не догадался! Видит Бог, так оно и есть! Иначе и быть не может! Эти самые разбойники, в шутку или из презрения, и совершили сие святотатство! А я-то подумал было…

– Расскажи, – промолвила Маргарита с меланхоличной улыбкой, – расскажи лучше всё сразу, так как если мне доведется хоть раз еще испытать подобную муку, я, наверное, умру!

– Прости, дорогая Маргарита! Прости! – прошептал опьяневший от страсти король. – Да, я должен сказать тебе всё – это будет моим наказанием! Что ж, в порыве неистового безумия я на секунду даже представил, что это ты – ты! – бывала в Нельской башне, и что именно с тебя писал художник ту женщину, которую я видел на картине!

Маргарита содрогнулась всем телом, так как эти слова короля были истинной правдой, от начала и до конца!

– И это еще не все! – продолжал Людовик. – Этому моему сумасбродству, пожалуй, имелось некое оправдание… так как, представь себе: когда я открыл шкаф, то обнаружил там платья, пропитанные ароматом твоих любимых духов…

Маргарита была уже на грани смерти.

– Там же, – продолжал король, – я нашел и плащ с украшенными изумрудами аграфами… О! Эти изумруды были точь-в-точь, как те, что я преподнес тебе в подарок!..

Маргарита издала ужасный вздох приговоренного, которому только что сообщили, что пришло его время умирать. Бледная, вся напрягшаяся, с опущенной головой, она, казалось, ждала завершающего удара.

– Видимо, действительно, – продолжал король с пронзительным смехом, – какой-то демон нашептал мне на ухо уж не знаю и какое зловещее внушение, так как чего уж проще мне было тебе сказать: «Маргарита, те изумруды, что я тебе подарил, покажи мне их, сжалься надо мною!» Ты бы показала мне свои изумруды, и все мои мерзкие подозрения тотчас же были бы сняты, не так ли?

Король остановился.

Он ждал… Чего?.. Он ждал, что королева сходит за изумрудами и их ему покажет.

Королева не шевелилась.

Она не искала даже спасительной лжи.

Она уже ничего не соображала: то было загнанное животное, которое знает, что сейчас умрет, и просто-напросто дожидается смертельного удара.

– Клянусь Пресвятой Богородицей! – прошептал король голосом столь слабым, что его едва было слышно. – Чего ты ждешь, Маргарита? Как! После всего, что я сказал, эти изумруды еще не здесь, перед моими глазами?

Король поднялся на ноги и предстал перед Маргаритой столь бледным, столь ужасным в своей неподвижности, что ее охватило некое безумие. Она тоже вскочила, готовая закричать: «Да, это правда! Правда! Та женщина с картины – это была я! И эти изумруды тоже были моими! Это я, я, Маргарита Бургундская – та самая развратница из Нельской башни!»

– Госпожа, – произнес спокойный голос, – я принесла ваш плащ, на котором, как мне кажется, следует починить аграфы.