Мишель Зевако - Маргарита Бургундская

Симон испытал жесточайшую боль, но продолжал смеяться, разве что его остававшийся свободным кулак поднялся и, словно палица, опустился на череп Жийоны.

Та коротко всхрюкнула и потеряла сознание.

– Ну вот, – сказал Симон, – так ты хоть не будешь дергаться, старая мартышка. Да и что бы я мог тебе сделать? Совсем уж прибить? Гм! А что проку? Черт возьми, как же болит рука!.. Должно быть, эта уродина насквозь ее прокусила!.. Придушить бы тебя! Гм! То была бы слишком приятная смерть для взбесившейся обезьяны. Время терпит. Подумаем! Хе! Прекрасная мысль! Послушай, дорогуша. Не слышишь? Ничего, все равно послушай. Знаешь, что я сделаю? Возьму ключи, которые ты столь любезно принесла, открою эти, восхитительной работы, замки и освобожусь от цепей. После чего, маленькая уродина, на моем месте – в цепях, с навешенными на них замками – окажешься ты, и прежде чем уйти, я дождусь, пока ты придешь в себя, чтобы посмотреть, какое будет у тебя лицо. Вот что я называю хорошей шуткой. Что ты на это скажешь, моя милая невеста, чертова Жийона?

Говоря так, Маленгр безумно смеялся и яростно тряс Жийону, которая не могла ответить, так как по-прежнему была без сознания.

– Так что, – продолжал Маленгр, – поджарят уже тебя – не меня… Восхитительное зрелище, на котором, к глубочайшему моему сожалению, присутствовать я не смогу. Я подожду… Гм! А стоит ли ждать? Дело в том, что у меня и в горле уж пересохло, да и в животе что-то урчит! Пожалуй, будет лучше, если я удалюсь сейчас же. Ключи от замков! Так, и где же ключи?

Симон Маленгр поспешно обыскал Жийону. Затем обыскал еще раз, уже более нетерпеливо. Затем еще – уже с неистовством.

В конце концов он с ужасом вынужден был признать очевидность: ключей, те самых, что показывала ему Жийона, так вот – при ней их не оказалось! Маленгр растерянно огляделся, пройдясь взором по плиточному полу камеры, который тусклым, но достаточным светом освещал принесенный Жийоной факел. Внезапно он издал рычание: он заметил ключи!

Маленгр попытался подползти к ним, насколько это позволяли цепи, но по-прежнему не выпуская Жийону, которую он судорожно прижимал к себе.

Вздох ужаса сорвался с губ узника. Как он ни старался дотянуться до ключей, которые тускло мерцали в полумраке, представляясь ему теперь самым желанным из сокровищ, о коих когда-либо мечтала его скупая душа, – ничего не удавалось.

Растянувшись, как мы уже сказали, на плитах, Маленгр попытался еще немного приблизиться к заветной цели, но лишь жалобно всхлипнул и вынужден был констатировать, что из-за слишком коротких цепей не может как следует вытянуть руки.

А ключи были всего в нескольких дюймах от его глаз!

Тогда несчастный принялся тянуть за цепи, которые впивались в плоть. Тяжело дыша, трепеща, он попытался схватить ключи ртом! В этих неимоверных усилиях он даже приподнялся немного за счет силы тяги, которую оказывал на цепи, но затем упал на пол, больно ударившись лицом о плиты. И было в этом происходящем в глубине освещаемой факелом камеры сражении, сражении судорожно дергавшегося человека, который ползал по плиточному полу, отчаянно протягивая к ключам руки, нечто совершенно мерзкое, невероятное и отвратительное.

Наконец Симон Маленгр понял, что зря тратит силы. Проворчав глухое проклятие и, все так же крепко держа Жийону, он успокоился и вернулся в свой угол.

– По крайней мере, – сказал он, – ты сдохнешь вместе со мною!

Почти тотчас же Жийона открыла глаза и, казалось, удивилась, что все еще жива.

Затем она с изумлением заметила, что Симон Маленгр рыдает.

Симон рыдал, но его глаза-буравчики сверлили Жийону косым взглядом, преисполненным коварной надежды. И действительно, в тот момент, когда Жийона пришла в себя, Симона вдруг осенило.

В течение нескольких минут Жийона, призвав на помощь все свое хладнокровие, вглядывалась в лицо Маленгра, и в течение этих минут слышны были лишь всхлипывания Симона, которые становились все более и более громкими и вскоре достигли диапазона непомерной боли.

– Чего ты воешь, придурок? – спросила наконец Жийона.

– Придурок! Она называет меня придурком! – захныкал Симон. – И это, когда мы опять стали друзьями! Господь всемогущий! Господь милосердный! Возможно ли, что в сердце моей Жийоны осталось еще хоть что-то к ее Симону?

«Уж не помешался ли он от страха?» – подумала Жийона.

– И когда я думаю, что ты умрешь со мною, я не боль уже испытываю, но отчаяние! Так как тебе придется умереть со мною, моя бедная Жийона!

«Нет, он не безумен», – отметила про себя Жийона.

Вслух же она промолвила:

– Как это – мне придется умереть с тобою? Объяснись-ка, мой малыш Симон.

– Увы! Раз уж за мной придут, чтобы отвести на костер, раз уж монсеньор граф станет – а так оно, вероятно, и будет – меня допрашивать, разве не вынужден я буду – какая ужасная необходимость! – я, который никогда не лжет, сказать ему всю правду и выдать свою сообщницу?

«Этот презренный негодяй вполне себе в здравом уме!» – подумала Жийона и вздрогнула; она нисколько не сомневалась в том, что Валуа, для пущей уверенности, подвергнет ее тем же пыткам, что и Маленгра.

– Вот видишь, – продолжал тот, – сколь плачевен мой удел. Мне не просто предстоит умереть, но придется умереть вместе с тобой.

Симон вновь зарыдал, тогда как Жийона задумалась.

– Но так ли уж необходимо тебе умирать? – сказала она наконец.

– Увы, да! Потому что я предал хозяина, потому что провел в дом шайку разбойников, которым хотел отдать малышку Миртиль, – ведь именно в этом и заключается мое преступление, не так ли, Жийона? И где, как не на костре, который ты мне уготовила, смогу я лучше всего искупить вину?

Жийона вздрогнула, так как в эту секунду она подумала, что Маленгр, чтобы наверняка лишить ее жизни, решил пойти на смерть и сам.

– Симон, – вскричала она, – мой дорогой Симон, я не хочу, чтобы ты умирал!

– Зато я хочу! – промычал Маленгр.

«Почему, – размышляла Жийона, – он сразу же не придушил меня? Почему не открыл замки теми ключами, которые я ему показала?»

– Послушай, Симон, – продолжала она вслух, – это будет в самом деле ужасно, если мы, которые так любим друг друга, умрем такой глупой смертью! Прости меня, если сможешь, за то, что я ложно донесла на тебя монсеньору. Прости за то, что распорядилась бросить сюда! Клянусь тебе, Симон, что все это было лишь для того, чтобы попугать тебя, как пугал меня ты сам. Но еще до рассвета я бы тебя освободила, и доказательством этому служит тот факт, – добавила она, пристально посмотрев на Симона, – что я принесла ключи от замков!

Симон вытер слезы одной рукой, тогда как другой продолжал крепко держать Жийону.

– Правда? – спросил он. – Ты действительно бы меня освободила?