Виктор Лаптухин - Русский Бокондо

— А где прежний хозяин клинка?

— Не повезло ему. Я же сказал, что заточку самому пришлось делать.

— Господи, ну что за народ эти мужчины! — возмутилась Клава. — Одного, можно сказать, совсем недавно из двух половинок сшили, другой в гости на новогодний праздник пришел, а разговора у обоих кроме как о войне и нет.

— Не кипятись, Клавдия, — вмешался Василий Тимофеевич. — Такими уж природа сотворила мужиков, охотников и добытчиков, с густой кровью, толстыми костями и крупными мышцами. Надо же им куда-то свою энергию девать. Жаль только, что тысячелетия варварства выработали у многих из них пристрастие к войне. Уверен, что в наступающем столетии все изменится — цивилизация и наука достигли такого небывалого развития, что в будущем эта дикость — война — станет невозможной и просто исчезнет из практики человеческого общества.

— Доктор, как мне кажется, здесь войну ведут совсем не дикари, а чистокровные белые люди, — сказал Николай. Подобные рассужения о будущем вечном мире уже приходилось слышать, но спорить не было ни сил, ни желания.

— Ах, это здешнее безумие происходит на окраине цивилизованного мира. Но взгляните сами, в Европе великие нации установили такие тесные культурные контакты, что война между ними стала просто невозможной. Наконец, просто невыгодной экономически — ведь торговать прибыльнее, чем грабить. Именно это и подтверждают решения международной конференции в Гааге. Воистину, она сулит радужные перспективы всеобщего мира в двадцатом веке!

Алексей вложил клинок в ножны, стоял на своих кривоватых ногах профессионального наездника набычившись, как обиженный ребенок. Упрямо тряхнул головой:

— Конечно, хорошо бы всем разом замириться, да только сомнительно это. Как это в Древней Риме говорили? Учил я в гимназии латынь, да забыл. Си паси…

— Си вис пацем, пара беллум, — подсказал Василий Тимофеевич. — Хочешь мира, готовься к войне. Только, дорогой мой Николай, по законам диалектики эта мудрость римских цезарей давным-давно устарела. Она уже не соответствует современному материалистическому восприятию мира и…

— Ой, доктор, потом вы продолжите этот ученый спор! — взмолилась Людмила. — Лучше проверьте часы, а то Новый год пропустим.

— Вот уже и гости идут! — подхватила Клава.

В палатку входили медсестра Гертруда со своими земляками и двое врачей из Дании. Навстречу им поспешил Василий Тимофеевич, принялся рассаживать, сверять часы.

Ровно в полночь подняли бокалы, встретили Новый год. Алексей разливался соловьем, все дружно ему подпевали.

— Тебе, моряк, пора, режим и так уже нарушили. Собирайся, провожу до палатки, — напомнил Василий Тимофеевич.

Николай сидел рядом с Людмилой, прихлебывал апельсиновый сок, в который доктор капнул спирта, и просто забыл о всех событиях последних лет. Вот так бы и сидел, смотрел в милые глаза, слушал родную речь.

— Не беспокойтесь, доктор, я провожу. Вы гостями занимайтесь, — предложила Людмила.

Шли не спеша, взявшись за руки, путь выбрали не самый короткий. Вызвездило, и Млечный путь серебряной лентой лег поперек неба. Звезды вспыхивали среди листвы ближайших деревьев, и казалось, что это светятся глаза примостившихся на ветвях сказочных существ.

Черная тень резко сместилась вправо, хрустнула ветка. От неожиданности Людмила тихонько вскрикнула, прижалась к спутнику.

— Кто здесь? — спросил Николай.

— Это я, господин, — прозвучал голос санитара, который обычно убирался в палатке. — Индуна приказал охранять тебя. Тебя хотят убить, господин.

— Кто?

— Вчера я заколол бушмена с отравленными стрелами возле нашей палатки. За ним могут прийти и другие.

— Спасибо. Сейчас уходи.

— Слушаюсь, господин.

Вся романтика новогоднего вечера исчезла. Но Людмила оставалась рядом, запах ее волос кружил голову.

Крепко обнял теплые плечи, сказал:

— Не бойся, это наш санитар. Просто спросил, когда я завтра уезжаю.

— Я не боюсь.

Долго стояли тесно прижавшись друг к другу и целовались, забыв про все на свете.

На следующий день в путь собрались не скоро. Пока в санитарный фургон запрягли все пять пар волов и погрузили раненых, ушло много времени. Людмила с санитарной сумкой в руках, именно ей подошла очередь провожать фургон на станцию, разместилась на козлах рядом с возницей, подростком буром. Позади них на охапке травы устроился и Николай.

— Господин, — зашептал ему в самое ухо все тот же санитар. — Спроси этого молодого белого, какой дорогой он поедет на станцию? Пусть возьмет в обход, по руслу сухого ручья.

— Ладно, не беспокойся. С нами будет и провожатый.

Рядом с фургоном на чудесной гнедой кобыле гарцевалАлексей.

— Эх, жалко, что отпуск кончится! Клава, обещаю, через пару недель отпрошусь у генерала и опять приеду!

Наконец-то отправились в путь. Солнце стояло уже высоко. Волы медленно переставляли ноги, пыльная дорога тянулась нескончаемой лентой, и возница то и дело подбадривал их длинных кнутом. Резвая кобыла под Алексеем не хотела плестись вместе с ними, нетерпеливо перебирала ногами, гневно фыркала. Ее поминутно приходилось осаживать.

— Ах какая красавица! Настоящая английская кровная, на такой не стыдно и в Санкт-Петербурге показаться. Жаль только у нас в полку масть не та, ездим на серых конях. Бывало на императорском смотру по Марсовому полю проходили, так весь полк в момент преображался. По сигналу «галоп» на красные доломаны белые ментики [28]накидывали. Эффект несравненный! Все зрители ахали, дамы цветы бросали!

Всадники стояли цепью поперек дороги. Всего девять. Спокойно ждали приближения фургона. Только увидев их, Николай вспомнил о совете санитара.

— Англичане, — негромко произнес возница.

— Точно так, — согласился Алексей. — Йомены [29]. К ним всякую пьяную шваль по кабакам или придурков-патриотов на митингах набирают. Такой в седле сидит как собака на заборе, не знает, в какую руку саблю взять.

Парнишка тихонько потянул из-под козел карабин.

— Не смей, — произнесла Людмила. — На фургоне знак Красного Креста. Они не имеют права нас останавливать.

— Дай мне, прикрою одеялом, — Николай положил руку на приклад карабина. — Заряжен?

— Полная обойма.

— Говорю вам, прекратите. Скажем, что оружие взяли для защиты от диких зверей. Ты, Алексей, скачи домой, успеешь уйти. Все мы под защитой международной конвенции, никто не имеет права ее нарушить.

Побледневшая от волнения медсестра выпрямилась на сидении, двумя руками, словно икону, подняла перед собой сумку с красным крестом.

— Успокойтесь, родные, я не позволю вас тронуть.

Йомены стояли неподвижно. Уже можно было рассмотретьосунувшиеся небритые лица. Их усталые пропыленные кони вяло отмахивались от назойливых мух. Видно, не одни сутки мотались по тылам буров.