Эрнест Ролле - Разбойник Кадрус

– Это герой преступления! – сказала она смеясь. – Он возбуждает восторг даже в самых добродетельных людях. Говорят, что племянницы барона де Гильбоа приедут на бал, – прибавила она.

– А! – сказал Жорж каким-то странным тоном.

Герцогиня это заметила.

– Вы знаете этого господина? – спросила она.

– Немножко, – ответил Жорж, – раза два имел честь с ним говорить.

– А с его племянницами? – спросила молодая женщина.

– Я никогда не был в Магдаленском замке и лишь мельком видел их. Впрочем, с ними было бы очень трудно говорить. Барон де Гильбоа, как любящий дядя, говорят одни, – искусный опекун, а другие говорят, что он окружил своих племянниц и питомиц такими предосторожностями, что до сих пор никто не был коротко с ними знаком. Так что я не могу сам судить о достоинствах этих молодых особ, которых, впрочем, находят очаровательными.

– И вас не обманули, – сказала герцогиня. – «Очаровательными» – слово слишком слабое, следовало бы сказать «красавицами», особенно для искателей приданого, потому что у одной из них, Жанны Леллиоль, не менее тридцати миллионов. Другая, Мария де Гран-Пре, правда, не так богата, но зато у нее большие черные глаза, которые сами по себе составляют приданое.

Кадрус сделал движение, чтобы отойти.

– Остановитесь, – сказала ему герцогиня. – Вот барон де Гильбоа. Племянницы его займут эти два свободных кресла. Я обещала быть их руководительницей при дворе. Остановитесь, кавалер де Каза-Веккиа, и вы, маркиз. Я буду иметь удовольствие представить вас моим двум протеже.

Жорж и Фоконьяк не могли отказаться от такого счастья. Они остались несколько позади герцогини и ждали молодых девушек, которые шли по зале.

Глаза всех обратились на них. Все любовались этими двумя прелестными девушками, которые составляли между собой такой гармонический контраст. Обе были в белых платьях. Жанна, с васильками в белокурых волосах, таких же золотистых как у Цереры, с букетами маргариток, приподнимавшими с боку ее платье, была истинным олицетворением дочерей Эрина, жриц Нанны; Мария, с пунцовым маком в своих великолепных черных волосах и с южным цветом лица, напоминала весталок бога Молоха. Одна обещала любовь со всеми ее восторгами, другая – страсть со всем ее пылким упоением. Никогда закон противоположностей не выказывался резче. Герцогиня сказала правду: они были обе красавицы. Глаза всех с восторгом устремились на них, и самый лестный говор встретил их. Краснея, подошли они поклониться герцогине де Бланжини, которая посадила их возле себя и старалась разогнать волнение, весьма естественно возбужденное в них первым вступлением в свет. Когда они несколько оправились, она представила им маркиза и кавалера.

– Два неразлучных друга, – сказала герцогиня, – одному из них я просто обязана жизнью.

Смущенные девушки ничего не ответили. Жанна от взгляда Жоржа покраснела. Герцогиня была поражена ее волнением и в то же время приметила электрическое потрясение, как будто почувствованное Жоржем. Герцогиня спрашивала себя, не понапрасну ли она представила их друг другу. Эта хорошенькая молодая девушка и этот красивый молодой человек были уже знакомы… Они понимали друг друга… Она почувствовала досаду, которую, несмотря на свое умение скрывать, что происходит в ее душе, она не сумела скрыть совершенно.

Маркиз де Фоконьяк первым приметил, что происходит, и подоспел на помощь. В эту минуту раздались первые звуки танца, бывшего тогда в моде, – нечто среднее между вальсом и кадрилью. Благородный маркиз чуть не до земли поклонился Марии де Гран-Пре:

– Могу я иметь честь быть вашим первым кавалером на вашем первом бале при дворе его величества императора и короля?

Хорошенькая брюнетка подала свою руку в знак согласия. Жанна отвечала так же благоприятно Жоржу, который, со своей стороны, ангажировал ее; но, очевидно, глаза ее спрашивали позволения у герцогини, которая дала его легким движением головы. Впрочем, маршал Лефевр пришел напомнить герцогине обещанную ему честь открыть с ним бал, так как император и императрица должны быть позже. Во время танцев герцогиня не пропустила ни малейшего движения Жоржа и Жанны. Если она имела какое-нибудь сомнение относительно их знакомства, то это сомнение теперь прекратилось. Очевидно, они знали друг друга. Очевидно, они продолжали разговор, начатый прежде в другом месте.

Когда танец кончился, Жорж отвел на место Жанну, на лице которой ясно изображалась радость. Герцогиня не могла скрыть своей досады, досады странной, которую она объяснила бы с трудом. Жанна с инстинктом, которым обладают женщины, даже самые невинные, угадала неприязненное расположение к себе своей покровительницы. Тогда она стала держать себя в оборонительном положении. Герцогиня, чувствуя сделанную ею ошибку, старалась самой любезной лестью преодолеть недоверие Жанны, которую она хотела расспросить.

– Искренне поздравляю вас, милое дитя! – сказала она молодой женщине. – Вы восхитительны. Впрочем, – прибавила она, – надо сознаться, что у вас был прекрасный кавалер.

Жанна покраснела. К счастью, заиграл оркестр и избавил ее от необходимости отвечать. Герцогиня извинилась перед кавалером, пришедшим за нею, под предлогом усталости. Ей хотелось остаться одной с Жанной. Она наверняка узнает тайну молодой девушки, если только тайна была. Жорж, видя, что у Жанны нет кавалера – молодая девушка в первый раз приехала на бал, так что никто ее не знал, – опять пришел пригласить ее. Жанна, счастливая, что может находиться с тем, кого ее сердце тайно призывало, с радостью согласилась, не заботясь о том, прилично ли танцевать два раза с одним кавалером. Влюбленные не видят ничего, что происходит вокруг них. Однако поведение обоих молодых людей вызвало улыбки и возбудило большую зависть. Молодая и хорошенькая женщина, имеющая сверх того тридцать миллионов, не имеет недостатка в обожателях, а всякий обожатель ревнив и всякий ревнивец злоязычен.

– Какая хорошенькая парочка! – сказал один бескорыстный зритель.

– Вышел бы великолепный брак! – подхватил другой.

– Гм! – заметил третий. – У девочки очень хорошее приданое.

– Вот почему, – продолжал первый, – кавалер де Каза-Веккиа завладел этой очаровательной особой… и не менее очаровательным приданым.

– Какой опытный волокита!

– И какую победу одержал он за такое короткое время!

Герцогиня слышала все эти толки и огорчалась.

Почему? Она сама не знала. Она ведь была замужем и занимала положение настолько выше положения кавалера, что ничего не могла ждать от него. До сих пор ее поведение было выше всяких подозрений и, конечно, в пользу незаконнорожденного кавалера де Каза-Веккиа она не захотела бы изменить образ жизни, начертанной для себя. На что же она надеялась? Чего желала? Чего боялась? Она сама не сумела бы ответить.