Валериан Светлов - При дворе Тишайшего

– Зачем, зачем он едет сюда? – со стоном вырвалось у девушки.

– А куда ему преклонить свою седую голову? Ведь он всеми покинут… Где ему искать защиты, как не у русского царя? Мы ничего не сделали; может быть, ему посчастливится. Но, дитя, скажи, зачем ты занимаешься государственными делами? Твоей ли юной головке обсуждать такие вещи? Тебе только надо петь, плясать и веселиться, да еще любить…

На длинных ресницах княжны задрожали слезинки, и, чтобы скрыть их от царевны, она низко опустила голову.

– Вот видишь, дитя, тебя что-то другое гнетет, а не только наши печальные дела. Не за этим ты и ко мне шла. Скажи, Нина, будь со мною откровенна.

– Царевна, ты так внимательна ко всем нам… так заботишься о нас… Но некоторых из нас ты забываешь… Они делают что хотят, их страдания тебя не тревожат…

– Кто же это, Нина, кто? – с изумлением спросила Елена Леонтьевна.

– Леон Вахтангович, например. Посмотри, как он изменился, как исстрадался здесь.

– Дитя! – серьезно произнесла царевна. – А что тебе до страданий князя Джавахова? Да и разве кроме него все у нас счастливы?

– Леон… Леон – мой друг, товарищ моих детских игр, царевна, – не подымая глаз, ответила княжна.

– Друг, товарищ, и только?

Смуглое лицо княжны вспыхнуло, и она в смущении вертела в пальцах янтарные четки.

– Отвечай же, Нина! Ты заботишься о князе только потому, что он твой друг и товарищ детских игр? Ведь ты солгать мне не можешь? Да и не надо, твое смущение и румянец выдали мне твою тайну. Ты любишь его, да, я это вижу! Ну, что же, пусть это тебя не смущает, Нина. Ты молода, а это чувство присуще молодости. Я поговорю с ним…

– О царевна… Я не хотела этого; мне казалось… он грустит о ком-то другом…

– О ком же, как не о тебе? Ты такая скрытная!

– Нет, нет, причина его грусти – не я.

– О маленькая ревнивица! – засмеялась Елена Леонтьевна. – Ты хочешь послать меня на разведки? Ну, хорошо, я берусь за твое дело.

– О, как ты добра! – произнесла растроганная княжна, покрывая руки своей царственной подруги поцелуями.

– А чтобы не откладывать нашего дела, ступай поди позови князя Леона! Или пошли кого-нибудь за ним… Он дома?

– Дома, – тихо прошептала девушка. – Вчера он был во дворце, на пирушке у царя, и вернулся оттуда мрачнее черной тучи. Потом он опять вскоре вышел и… вернулся, чуть заалела на востоке заря. Я видела, какая страшная печаль светилась в его глазах, хотела утешить его, пошла ему навстречу, думала – он меня заметит и, как бывало прежде, ласково заговорит со мною. Но он прошел мимо, даже не взглянув на меня! – докончила княжна и заплакала.

– Полно, Нина, не плачь, он тебя просто не видел; дай же я поговорю с ним. Я уверена, что его глаза снова загорятся лаской и счастьем, а на твоих щеках снова вспыхнет румянец радости. А теперь ступай пошли кого-нибудь за князем, я же пока оденусь.

Девушка поспешно вышла, а царевна начала совершать свой туалет. Она была почти уже одета, когда в дверь постучали.

– Войдите, – ответила Елена Леонтьевна.

Леон вошел и поклонился, скрестив по тогдашнему обычаю на груди руки.

– Садись, князь, – указывая на тахту, проговорила царевна. – Я рада видеть тебя. Ты так редко стал бывать дома и показываться на мои глаза.

– Дела, царевна! – уклончиво ответил князь.

– Какие же – государственные или личные? – попробовала пошутить с ним Елена.

– И те и другие.

– Ну, хорошо. А кинжал свой нашел?

– Нашел. Вот он.

– Старый князь видел его?

– Нет еще! – смутившись, ответил юноша.

– Леон… могу я еще так звать тебя? – задушевным голосом спросила царевна.

– О царевна, – ответил растроганный молодой человек, – я всегда твой покорный раб!

– Ты стал грустен в последнее время, тебя что-то гнетет. Доверься же мне! Может быть, я помогу тебе, несмотря на всю свою слабость и незначительность при здешнем дворе!

– О, ты, конечно, можешь, если бы только захотела! – со вспыхнувшей надеждой в груди горячо произнес юноша. – Одно твое слово – и мою тоску как рукой снимет!

– Ну, так говори же скорей! Я произнесу это слово, от которого зависит превратить твою тоску в радость!

– О, как ты добра! – вскрикнул князь Леон и горячо поцеловал руки царевны. – Видишь ли, царевна, я полюбил одну девушку…

– Ну, в этом еще небольшое горе… Разве ты полагаешь, что она тебя не любит?

– Нет, в ее любви я уверен, но ее отец отказал мне, потому что я беден.

– Но и они небогаты, – ответила изумленная царевна, – едва хватит на выкуп за невесту. Но ты, значит, давно любишь ее? И еще до отъезда из Грузии говорил о том с князем?

– Не понимаю, царевна, о чем ты говоришь? Люблю я ее, правда, давно, зимой еще полюбил, а с князем говорил только вчера…

– Вчера? Но этого не может быть! – воскликнула царевна Елена. – Вчера ты не мог видеть князя.

– Я видел его на пиру у царя и говорил с ним. Он резко и обидно отказал мне. И нам осталось одно – умереть! – проговорил Леон, до боли закусывая губы.

– Постой, постой, – остановила его царевна. – Скажи мне, кто эта девушка? Наша она или…

– Она русская…

– Имя, имя ее?

– Но ты знаешь, – изумился Леон, – ты назвала ее отца князем. Это Ольга, княжна Пронская.

– Пронская? – широко раскрытыми глазами посмотрела на юношу царевна. – Пронская… ты любишь русскую… княжну Пронскую? – бессвязно повторила она.

– Тебя это огорчило, царевна? – грустно спросил Леон. – Да, вижу я, что над моей любовью нависло что-то роковое, как грозовая туча. Единственная надежда у нас осталась – ты, и вот эта надежда рушится.

– Бедная, бедная Нина! – тихо прошептала царевна Елена.

Джавахов с изумлением посмотрел на нее, но долго не останавливался на мысли, мелькнувшей в его голове и так мало имевшей отношения к его чувству. Он тихо и безнадежно проговорил:

– Ты, значит, отказываешь мне и своего слова не произнесешь перед князем?

– Что я могу? – печально спросила царевна.

– Но ты… тебя так почитает князь Борис Алексеевич; одно твое ласковое слово – и он все, все для тебя сделает.

– Ты хочешь, чтобы я просила князя? – гордо произнесла Елена Леонтьевна.

– Просила – нет, – робко возразил Леон, – но сказать ты ему могла бы: он для тебя все, все сделает, чтобы только увидеть на твоем лице улыбку, услышать из твоих уст ласковое слово… Он на все согласится.

– Ты забываешься, князь! Горе отняло у тебя разум, и ты не понимаешь того, что говоришь и кому говоришь.

– Прости, прости! – опускаясь на колени, прошептал Леон. – Но я так несчастен, так одинок! Ты, одна ты, на которую я еще надеялся, которой осмелился открыть свою душу… О, прости, прости меня, царевна! Я потерял разум.

Безграничное горе юноши тронуло доброе и отзывчивое сердце царевны.