Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

— Но ведь его условия секретные — ты не можешь их знать!

— А почему бы и нет? О, не от Лоуренса-сагиба и не от других твоих людей. — Он задрожал от хохота. — Но ведь это Пенджаб и должен же я знать, что происходит? В договоре шестнадцать статей, в которых дурбар передает британцам берега Сатледжа и Джалландар-Доаб, оставляя за собой только катч-хальсу [726], численностью лишь в 20 000 штыков и 12 000 кавалеристов, а также обязуется выплатить гигантскую контрибуцию в полтора миллиона фунтов стерлингов... — К моему удивлению, он вновь разразился смехом. — Тебе нет нужды говорить Лоуренсу-сагибу и Малки-лату, что я все это знаю — пусть спокойно спят по ночам! Но даже если ты им скажешь, это не будет так уж важно — они все равно не изменят эти условия, потому что это — все, что им нужно. Отторгнуть от Пенджаба богатейшую провинцию, наказать нас и показать всему миру, что бросать вызов Сиркару — это безумие. Ага, и еще маленькая, слабая хальса, остающаяся под командой этого льва среди воинов — Теджа Сингха, да Лал в роли визиря и покорный дурбар, исполняющий все ваши требования. Далипу же и его матери предназначены роли послушных марионеток — щедро оплачиваемых, конечно — уж за этим проследят. Так что Пенджаб остается свободным — только вот хозяйкой в нем будет Белая Королева.

Я не сомневался в его информированности — в стране шпионов просто не может быть секретов. И это был наилучший для нас выход: контроль без завоевания. Одного только я не мог понять.

— Каким же образом лахорский дурбар сможет заплатить контрибуцию в полтора миллиона? Они же банкроты, не так ли?

— Совершенно верно. Поэтому, не имея денег им придется расплачиваться королевством — путем передачи Кашмира и горных провинций британцам.

— А мы передадим тебе Кашмир за оказанные нам услуги?

Он покачал головой.

— Нет... вы продадите мне Кашмир, за полмиллиона. Твои соотечественники никогда не упускают возможности получить прибыль. А еще говорят, что евреи — ловкие люди! Цена не будет указана в договоре — так же, как ничто другое, что могло бы бросить тень на добрые отношения с Пенджабом и лояльность по отношению к нему.

— Что это значит?

— Ты же слышал о нашей «Горе Света» — Кох-и-Нуре, величайшем алмазе Голконды? Так вот, его также отберут у нас в качестве трофея для вашей королевы.

— Да ну? Доля Ее Величества от грабежа, а? Хорошенькое дельце!

— Пусть она его получит, — великодушно изрек Гулаб. — Пусть приз достанется сильному. А терпеливому — оплаченный рабским золотом... Кашмир.

Очевидно, Хардинг не был предупрежден, что я снова прибыл в штаб-квартиру, потому что он явно удивился, когда я ввел Гулаба в большую палатку дурбара и бросил весьма выразительный взгляд на Лоуренса. Здесь подобралась просто чудная галерея — включая Мэксона, который при Лоуренсе чуть не потерял пост агента после смерти Броудфута; Карри, государственный секретарь и множество других «калькуттских валла», как их называл Лоуренс. Когда я представил «Его высочество раджу Гулаба Сингха», то почти мог прочитать мысли Хардинга. «Заговор, — думал он, — теперь этот мелкий жулик будет клянчить Хайберский перевал в аренду на 99 лет». Г.Г. был сама холодность и достоинство по отношению к Гулабу, который раболепствовал, кряхтел, переминался на своих подагрических ногах и опирался на палку, в надежде, что ему все-таки предложат присесть, чего так и не случилось. Хардинг ответил на его приветствия формальным подтверждением их получения и обещанием (но не говоря этого прямо, так как он был мастером дипломатических переговоров) что условия, которые Гулаб скоро услышит, предполагают сокращение Пенджаба в размерах и что они еще могут считать, что им повезло так легко отделаться. Затем он подвел старого вождя к Карри и Лоуренсу, которые должны были объявить ему условия договора и они увели Гулаба с собой. Хардинг одарил меня еще одним ледяным взглядом, и на мгновение мне показалось, что он собирается обратиться ко мне, но все же он передумал. Все это время его подхалимы из Калькутты так глазели на меня, что стало понятно — уже пущен слух, что Флэши — плохой мальчик. Поэтому я закурил чируту, в надежде, что кто-нибудь сделает мне за это выговор, но поскольку такового не последовало, просто вышел подышать свежим воздухом.

Лоуренс уже сказал мне в то утро, что на следующий день я смогу отправиться в Амбаллу (а значит — домой, слава Богу!), так что, покинув дурбар, я сделал пару визитов, чтобы собрать письма и передачи, которые мои приятели могли пожелать отправить со мной — видите ли, так было быстрее и безопаснее, чем армейской почтой. Мой отъезд вызвал всеобщее огорчение (потому что, как уже говорил вам Томас Хьюз, я обладал даром популярности), а этот милый старина Пэдди Гауг лично пригласил меня в свою штабную палатку и настоял, чтобы я выпил с ним стаканчик вина.

— Лучшие мужчины всегда носят килт, или женаты или уходят со службы! — воскликнул он, чокаясь со мной. — Ты относишься к числу двух последних типов, Флэшмен, сынок — и желаю тебе никогда не войти в число первых! Кстати — ты вернул мне мой шейный платок после Фироз-шаха? Ведь так и не вернул, а?! Что за легкомысленный дьяволенок! Представляете, Смит — штабной адьютант, который грабит своего генерала перед лицом врага? И он это сделал! Будь я проклят, если видел подобное во время войны в Испании!

Все это было сказано Гарри Смиту, который более, чем обычно напоминал Веллингтона.

— Никогда не верьте политическому агенту, — буркнул он. — Твое здоровье, Флэшмен.

И когда все выпили, знаете, я почувствовал себя даже растроганным, потому что у Пэдди как раз должен был состояться какой-то совет или что-то в этом духе, так что его шатер был буквально забит разными командирами — Джо Таквелл, Гилберт, с рукой, висящей на перевязи после битвы при Собраоне, Хэйвлок Гробокопатель и более молодые — вроде Эдвардса, Джонни Николсона, Рэйка Ходсона и Хоупа Гранта. Да уж, не каждый день за ваше здоровье пьют такие парни [727].

Разговор, конечно же, шел о Собраоне: под Хэйвлоком во время сражения убило пятую лошадь с начала кампании, и Таквелл заметил, что его уже пора штрафовать за это; Гарри Смит отметил, что это четвертая из наиболее серьезных стычек, в которых ему довелось побывать, причем первыми тремя были Ватерлоо, Бадахос и Новый Орлеан, именно в таком порядке — это и привело их к спору. Старый доктор Макгрегор, мастер по припаркам, развлек меня очаровательной лекцией о сравнительном воздействии мушкетной пули и крупной картечи на человеческий организм, с особо красочным описанием ранений коленной чашечки [728], а я рассмешил всех, поведав об убежище Теджа Сингха и изложил скромно отредактированную версию моего спасения с переправой через Сатледж.