Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

— А я-то думал, в кого это стреляют сикхи! — воскликнул Ходсон. — О, Флэши, если бы мы только знали!

И в разгар всего этого шума и смеха в шатер просочился — кто бы вы думали? — тот самый адьютантик, с которым я накануне обменялся парочкой слов у палатки Лоуренса. Как вы понимаете, в подобной компании ему бы следовало вести себя тихонько, но он, по-видимому, только-что вылупился из Итона, Эддискомба [729] или другой подобной же фермы по разведению молодых идиотов, поскольку промаршировал прямо к столу Пэдди, снял шляпу и звонким голосом попросил разрешения вручить донесение от генерал-губернатора. Ни поздороваться, ничего другого в том же духе — но Пэдди, расслабившийся было после стаканчика и предполагая, что это касается его, приказал юнцу выметаться. Проныра-адьютант обернулся ко мне с недобрым блеском в глазах.

— Мистер Флэшмен! — проквакал он, и пока говорил, разговор смолк. — Сэр Генри Хардинг с пониманием относится к тому, что вы завтра покидаете Сатледжскую армию. Он поручил мне передать вам, что его личный штаб более не нуждается в ваших услугах, и что с этой минуты вы можете считать себя свободным от всех военных и политических дел. Я также уполномочен передать вам, что курение в палатке дурбара строго запрещено.

С минуту не было слышно ни звука, кроме сопения Макгрегора. Потом кто-то произнес: «Боже правый!» А я, пораженный этим преднамеренным оскорблением в присутствии цвета армии, кое-как нашел в себе силы ответить спокойно:

— Мои наилучшие пожелания генерал-губернатору, — сказал я, — и прошу засвидетельствовать мою признательность за его отменную вежливость. Это все. Можете идти.

Конечно же он никуда не ушел. Но когда после затянувшейся паузы, все вокруг заговорили друг с другом как будто ничего не случилось, Гробокопатель обрушился на адьютантика словно ангел мщения.

— Эй, мальчик! — загремел он, и я готов был поклясться, что парень задрожал. — Где ты воспитывался? Ты что, не знаешь, что персональные сообщения передаются исключительно лично? Вон, сэр, сию же минуту! И когда вы осознаете свою дерзость, можете вернуться, чтобы принести свои извинения этому офицеру и самому главнокомандующему. А теперь — вон!

— Мне было сказано, — проблеял этот дурачок.

— Вы что, не слышите меня? — заревел Хэйвлок. — Марш!

И он исчез, оставив меня с пылающими щеками и черным гневом в душе. Чтобы со мной в таком тоне и в такой компании говорил какой-то желторотик, только что из детской — и ничего с этим нельзя было поделать. Но так не могло продолжаться среди лучших из людей — спустя миг все уже болтали и смеялись, а Гауг улыбнулся мне и кивнул головой. Гарри Смит направился к нему, а проходя мимо похлопал меня по руке и прошептал: «Вы же понимаете, Хардинг вовсе не хотел этого». Джонни Николсон и Ходсон тоже вертелись вокруг, а Макгрегор начал рассказывать смешные истории про ампутации.

Вспоминая об этом, я все же не виню Хардинга. При всех своих слабостях, он всегда хорошо знал, что следует делать. Не сомневаюсь, что в раздражении при виде меня вместе с Гулабом, он, скорее всего, подумал нечто вроде: «Этот проклятый щенок вечно путается под ногами! Уезжает уже завтра! И самое время! Передайте ему, что он освобожден от всех обязанностей, пока он снова не наделал глупостей! К тому же еще и курит, словно в пивной!» И Чарли, сын Г. Г., либо кто-то другой, расслышал это, адьютанту дали задание, а заодно и повод унизить меня. Лучшего он не мог бы и придумать. Ага, но ведь Хардинг мог предположить, что все так обернется — проклятье, он мог вызвать меня лично и вместе с выговором сказать мне несколько слов благодарности за мою службу, был ли он благодарен мне на самом деле или нет. Но он этого не сделал, а его приспешник выставил меня дураком. Ну что ж, в такую игру могут играть обе стороны.

Меж тем, старый Гулаб Сингх был погружен в беседу с Карри и Лоуренсом и, без сомнения, простирал свои руки к небу при виде каждой статьи договора, которую клали перед ним [730]. Уверен, что он и вида не подал, что знал все заранее, а, напротив, рвал свою седую бороду и вопил, что дурбар никогда не согласится на подобные условия. Переговоры продолжались всю вторую половину дня и весь вечер — по крайней мере, для Гулаба, поскольку Карри сдался через пару часов и вышел, а Лоуренс прилег на свой чарпой и сделал вид, что спит. Но все это была сплошная видимость, поскольку в конце-концов Гулаб был просто обречен со всем согласиться, но он все же продолжал торги для поддержания престижа и держался до позднего вечера. Когда Лоуренс наконец расстался с ним, я находился рядом, удовлетворяя свое «понятное любопытство», но так и не заговорил со стариком. Гулаб уковылял из палатки, тяжело взгромоздился на своего пони и рысью двинулся к лагерю своих сирдаров. Так я видел его в последний раз — грузный старый толстяк на лошади, напоминающий Али-Бабу, отправляющегося собирать хворост при лунном свете [731].

— Все решено, согласовано и готово к подписанию, как только мы прибудем в Лахор, — сказал Лоуренс. — Занудный старый голодранец. Хотя сейчас ему повезло — насколько я могу судить, он просто должен быть доволен, ведь не каждый же день в руки падает целое королевство. Через день-другой он привезет маленького махараджу к Хардингу. — Лоуренс зевнул, потянулся и посмотрел на ночное небо. — Но к этому времени вы уже будете на пути к дому — вот ведь везучий парень! Задержитесь немного и мы устроим славную вечеринку с пуншем, чтобы проводить вас.

Это уже был знак милости, поскольку как правило, не так уж он любил дружеские попойки. Пока еще было время, я прошелся вдоль длинного ряда палаток, любуясь тенями, плывущими в лунном свете через пустой доаб и глядя вдоль прямой серой ленты лахорской дороги, по которой, если будет на то воля Божья, мне никогда больше не придется ехать. А ведь еще так недавно она содрогалась от топота сотен тысяч людей и животных и громыхания тяжелых пушек... «Хальса-джи! На Дели, на Лондон!»... и этот марш закончился в пылающих руинах Фирозшаха и в водах Сатледжа под Собраоном. Гневный смерч поднялся из страны Пяти Рек и теперь он исчез без следа... а я, как сказал Лоуренс, был уже на пути к дому.

Хардинг получил свой мир и обуздал Пенджаб. Гулаб получил свой Кашмир, а Британия — границу по ту сторону Сатледжа, где начинается гряда холмов и северные ворота в Индию надежно закрыты от мусульманского нашествия. Маленький Далип останется на своем троне, а его соблазнительная мамочка сможет утешиться видимостью власти и свободно наслаждаться вином и всеми наложниками, какими только пожелает (за одним лишь благодарным исключением — в моем лице). Тедж Сингх и Лал Сингх смогут, в свою очередь, насладиться плодами своего предательства, а старина Пэдди так и останется «никем не битым». Алик Гарднер получит прекрасные владения на высоких склонах за Джуму, где, несомненно, будет мечтать о далеком Висконсине, а Броудфут, Сэйл и Николсон — свои строчки в «Газетт». Мака-Хан и Имам-Шах покоятся в своих могилах на берегу Сатледжа под Собраоном (хотя я и не знаю, где именно). Мангла так и осталась самой богатой рабыней в Лахоре и мечтает стать еще богаче... При мысли о ней я всегда ощущал болезненный укол — и все еще чувствую его, стоит мне увидеть черную газовую материю. А Джассе представилась возможность свободно смыться из города и из страны — на лучшее он, после всего что случилось, едва ли мог надеяться.