Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Наконец они ушли, оживленно жестикулируя и шумно желая мне поскорее поправиться, и я наслаждался покоем, пока ординарец не принес ланч — не отварная говядина, как я опасался, но мне, в унылом и потрясенном моем состоянии, все равно кусок в рот не лез. Едва успел я дожевать, как появился Виллем. Он разыграл целое представление, тихонько прикрывая дверь, прокравшись на цыпочках к моей софе и зашептав на ухо:

— Все слишком хорошо, чтобы быть правдой! Дружище Гарри, я отказываюсь верить в такую удачу! Ха, прям детская забава получается! — Штарнберг похохатывал и потирал руки. — Я обнаружил вторую дверь, ведущую к потайной лестнице императора, почти уверен в этом! Как вам работа разведчика?

Он закурил очередную свою треклятую папироску и выпустил триумфальный клуб дыма.

— Я вроде как случайно столкнулся с сержантом охраны. Эдакая дубовая голова с нафабренными усищами, солдафон настолько, что даже жену, наверное, седлает по команде «раз-два!». Завидев меня, вытянулся во фрунт так, что едва не разорвался. Я изобразил добродушного юнкера: польстил бравому виду, похвалил за выбор столь ответственной службы... — Виллем взмахнул рукой. — Короче, не мне вам объяснять. Старый осел сразу разомлел и признался, что служба тут по большей части церемониальная: стоять на часах, отдавать честь императору и т.д.

— Но на ночь караул-то выставляют? — спрашиваю.

— Только один часовой, Herr Oberst [917] — отвечает Билл.

— О, ну патрули-то наверняка есть?

— Ничего подобного, Herr Oberst, один фиксированный пост в углу у солнечных часов, как это у них называется. Караульная будка, наверняка. А в нескольких ярдах далее имеется амбразура в живой изгороди со старой запертой дверью! Окно спальни императора находится всего в двадцати футах от него, этажом выше. Ну, — восклицает Виллем, — как вы оцените такую рекогносцировку?

Воистину, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Хотя почему бы и нет? Все может получиться — если потайная лестница действительно существует, а я с достаточным уважением относился к шпионскому бандобасту [918] Бисмарка, чтобы не сомневаться.

— Итак, — продолжает Билл, — теперь мы знаем, откуда их ждать!

— Если это именно тайная дверь и если они решат воспользоваться ею...

— Она, и решат! — перебивает меня он. — Уверен. Но риск нам ни к чему. — Виллем пододвинул кресло поближе к софе и уселся.

— Я тут кое-что придумал, но боюсь, — продолжает этот хлыщ с наглой улыбочкой, — что моя идея вам не понравится, ибо лишит вас большей части потехи. Мне жаль, старина.

Можете не сомневаться, что с этого момента я целиком обратился в слух.

— Дело вот в чем. Наши комнаты рядом, но от императорских апартаментов их отделяет некоторое расстояние. Этот коридор ведет в главную часть дома, которая, как в большинстве королевских резиденций, представляет собой череду проходных комнат: одна, за ней другая и так далее. Но существует и иной проход в покои Франца-Иосифа — через переднюю, где спит его ординарец, а оттуда в спальню, окна которой глядят на садик с солнечными часами. Комната, выходящая в коридор, предназначена для адъютантов — ну, вы же встречались с этой парочкой болтливых идиотов. Такая вот диспозиция.

Он сделал паузу, чтобы закурить очередную папироску.

— Вы понимаете, в чем суть — есть два способа добраться до Франца-Иосифа: либо по потайной лестнице, либо через проход, ведущий мимо комнаты адъютантов к его покоям. Стоит их перекрыть, и все будет в порядке. Готов побиться об заклад, — продолжает Билл, склоняясь ближе, — что «Хольнуп» пожалует в сад перед рассветом, часа в четыре, снимет часового, вскроет дверь и поднимется по лестнице пожелать доброй ночи императору. И да здравствует кронпринц Рудольф! Но, на маловероятный случай, что террористы проникнут в дом другим путем, одному из нас необходимо перекрыть коридор, тогда как второму предстоит дежурить в саду, охраняя секретную дверь. Улавливаете?

Еще как улавливал, и, по мере того как он стал развивать свою мысль дальше, облегчение нахлынуло на меня, как морская волна.

— Вы — в коридоре... et moi [919] — в саду. Не надо, Гарри — будет так, потому как, когда пороховой дым рассеется и будут обнаружены бездыханные тела хольнупцев, я смогу заявить, что мне не спалось, я вышел прогуляться и наткнулся на них. Для вас, с больной ногой, такая версия не подходит. Зато если вас застанут в коридоре, вы всегда можете сказать, что искали бабахтерклозет.

— Из чего следует, — нахмурившись, заявляю я, — что вам придется иметь с ними дело в одиночку — против, может статься, троих, а то и больше.

— Больше трех не придет, скорее меньше, — отвечает он, сверкнув белозубой улыбкой. — Не переживайте Гарри, они уже покойники.

Его руки взметнулись, как молния, и в одной появился «уэбли», а в другой — «дерринджер».

— При всем уважении, полковник, вряд ли вам удастся сравниться со мной в быстроте, да и в меткости.

— Кто знает, — ворчу я, а сам едва сдерживаюсь, чтобы не пропеть «аллилуйя». — Во скольких ночных засадах довелось вам поучаствовать?

— В достаточном количестве, — жизнерадостно восклицает Штарнберг. — Не горюйте — вдруг они все-таки решат идти через дом?

— И потом: как вы намерены объяснить, что вышли подышать воздухом и взяли с собой револьвер?

— А я не брал его. Обнаружив злоумышленников, проникших в сад явно с дурными намерениями, я храбро кинулся на них, обезоружил одного и... дело, как говорится, в шляпе.

— И все же мне это не нравится, — солгал я. — Лучше нам обоим расположиться в саду...

— Нет, — отрезал он. — Одному надо остаться в доме... Вам. Когда услышите выстрелы, бегите в комнату, а потом выскакивайте оттуда, вопя во всю глотку...

— Заслышав выстрелы, я выскочу наружу раньше, чем вы опомниться успеете. Быть может, вы и хороши, Штарнберг, но я про ночные баталии забыл больше, чем вы когда-нибудь узнаете. Факт, сынок.

Это всегда было моим призванием — изображать обиду и недовольство, когда мне не дают поучаствовать в сражении и убийстве. Вполне подходит моему характеру, надо сказать. В случае, если ему в одиночку придется разбираться с «Хольнупом», последнее, что намерен я был делать, это спешить ему на помощь. Обратно в кроватку и заткнуть покрепче уши — вот метод Флэши, и пусть забирает всю славу себе. В конце концов, именно этого ему и хочется. Меня с самого начала намечали на роль помощника, вот и нечего рот разевать. Удачи, Виллем, желаю тебе перебить целую кучу венгров.

Думая так, я не забывал строить сердитую мину и клясться, что поспешу ему на помощь. Наконец Штарнберг рассмеялся и говорит, ладно, мол, хоть присутствие мое в саду покажется странным, спасение императора снимет все вопросы. После чего откидывается в кресле и испускает довольный вздох, Довольный собой и восхищенный непревзойденным гением Бисмарка, который в точности расписал, как все будет. Но я знал, что больше всего Виллемом движет жажда крови, долгожданное удовольствие пострелять в людей — причем в спину, без всякого сомнения. Он, наш Виллем, был из тех, кого Хикок [920] называл «джентльмены-убийцы». Прямо как его драгоценный папаша.