Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Император в изумлении покачивал головой, а гусар бинта сразу подхватил идею, забормотав что-то про вторичную реакцию и отложенные дисфункции мышц. Вполне вероятно, выразил он мнение, что даже малейшая контузия способна сделать пострадавший член временно неработоспособным. И тут Виллем совершил свой гениальный ход.

— Итак, старина, насколько я понимаю, нам придется просто перенести вас в Ишль! Бедро сильно болит? Ну ничего, соорудим нечто вроде носилок и несколько крепких парней... Не окажет ли Ваше Величество любезность, — продолжает он, снова поклонившись и щелкнув каблуками, — разрешить моему другу отдохнуть здесь немного, пока я все приготовлю... Не более часа. Тысяча извинений... такие неудобства... Ну ладно, дружище, вы пока закусите что-нибудь, чтоб не стонать...

Тут даже Скруджа слеза бы пробрала. Франц-Иосиф зыркнул на доктора и заявил, что перемещать меня будет крайне немудро, и адъютант от припарки согласился с риском серьезных осложнений. Richtig [915], провозгласил кайзер, значит, джентльмен останется здесь, на его попечении, до тех пор пока не сможет передвигаться самостоятельно.

Протесты Виллема любо-дорого было послушать, но Франц-Иосиф отмел их напрочь: трогать Флэшмена в таком состоянии — это немыслимо. Принять у себя столь доблестного офицера будет настоящей честью, тем более что император в неоплатном долгу перед ним за оказанные королевской семье услуги. Граф Штарнберг тоже должен остаться. Если состояние больного позволит, государь будет рад насладиться компанией своих гостей за обедом. Пока же дела требуют его присутствия в другом месте.

К этому времени я начал опасаться, смогу ли вообще ходить, и испытал немалое облегчение когда, будучи поднят двумя слугами по лестнице в уютную комнату с видом на сад, обнаружил, что способен передвигаться без малейших затруднений, и травма моя — не более чем болезненный синяк. Виллем выразил мнение, что я достаточно оправлюсь к обеду, чтобы доковылять до стола.

— Нам сегодня ночью надо быть на ногах, — продолжает он, — и будет не слишком правильно, если вас обнаружат расхаживающим в темноте, а не валяющимся в кровати, как подобает старой больной развалине.

Штарнберг весь аж светился и, прогуливаясь взад-вперед с сигареткой в углу рта, призывал порадоваться вместе с ним, как здорово все прошло.

— Думаю, вам придется страшно хромать, опираясь на трость. Слишком поздно для Ф-И выставлять нас теперь за дверь, правда же?

Я спросил, откуда ему, черт побери, так много известно про мои раны, и удостоился покровительственной улыбки.

— А вы сами не догадываетесь? Бисмарк — гений по части деталей. Ха, мне о ваших боевых шрамах известно не меньше вас самих! — Он вдруг подскочил и ухватил меня за волосы. — Лишились даже части скальпа на диком и нечесанном западе! О, да, — восклицает этот несносный щенок, — готов побиться об заклад, что в вашем досье, которое я изучал, найдутся фактики, о которых вы сами забыли, а то и вовсе не знали. Ну и послужной у вас, чтоб мне лопнуть — хотел бы я к исходу жизни повидать хотя бы половину того, через что довелось пройти вам.

Виллем покачал своей красивой головой, и в глазах его блеснуло восхищение, запомнившееся с первой нашей встречи.

— Папаша был прав — вы высший класс, без дураков. Тогда в поезде, когда вы понять не могли, во что вляпались, когда попали в ловушку по вине злокозненной авантюристки, а злодей приставил пистолет к виску, вы же не подняли ни шума, ни крика, не звали полицию, так? Ну да, всего разок, после чего прикусили язык и стали прикидывать шансы, слушая и выжидая своего часа. Я тогда ни на йоту вам не верил. Кральта вот верила, а она не дура, хотя и млеет от Флэши. Зато история с нападением на Гюнтера убедила меня — в тот миг я понял, что вы с нами!

Билл иронично ухмыльнулся.

— И Франц-Иосиф с миром во всем мире тут вовсе ни при чем, не так ли? Все чисто потехи ради! — он хлопнул себя по коленке, довольный, как слон. — Вы нравитесь мне, Гарри, пристрелите, коли не так! И мы ох как славно повеселимся на пару, дайте только время!

Юнец вскочил и бросил окурок в камин.

— Теперь к делу: я отправляюсь поразведать окрестности, выяснить, кто тут есть кто и что почем. Постараюсь втереться в доверие к адъютантам, выражу профессиональный интерес к сержанту и его караульным.

Реплика была дополнена многозначительным подмигиванием.

— Вы пока лежите и поправляйтесь, а когда я вернусь, мы обсудим пути и средства, идет? — Он прикусил губу и с важным видом извлек очередную папироску.

— Знаете, сдается мне, что это та самая ночь! Не знаю почему — просто инстинкт. С вами такое случалось?

— Случалось, когда был молодым и зеленым, — буркнул я, чтобы посбить с него спесь. — Это от нервов, Штарнберг. Вам просто хочется, чтобы все поскорее кончилось.

Это его ни на грош не задело.

— Сами вы нервничаете! — фыркнул он. — Но если хотите сказать, что мне не терпится, это правда.

В последнее я охотно верил, потому как наблюдал подобный дикий огонек, загорающийся в предвкушении убийства, в глазах сумасшедших вроде Брука или Кастера, и это — самая последняя вещь, которая тебе нужна, когда собственные твои страхи перехлестывают через край.

— Это напомнило, — продолжает Билл, — что пришло время должным образом экипировать вас. — Он извлек из кармана «лево», крутанул на пальце и протянул рукояткой вперед. — Пять патронов в барабане. Остальные выдам попозже. Спрячьте его до поры.

Наличие оружия успокаивает, но не сильно. Как и этот его чертов «инстинкт», оно напоминало про то, что преисподняя вот-вот разверзнется — быть может, через каких-нибудь несколько часов. Пока же, предоставленный самому себе, я мог лишь баюкать и пристраивать поудобнее свою вроде как сильно пострадавшую ногу. Тут появились ординарцы и, щелкнув каблуками, попросили разрешения обустроить комнату, приготовить белье, развести огонь. Также они приволокли мои пожитки, остававшиеся в «Золотом корабле» (Виллем распорядился, не иначе) и принесли кофе, который я разделил с парой юнцов из числа адъютантов Франца-Иосифа, явившихся засвидетельствовать свое почтение раненому гостю. Имена я их не запомнил, назвав про себя Твидлдам и Твидлди [916]. Один белобрысый, другой — темноволосый, зато совершенно неотличимые друг от друга по веселости, нагловатости и беззаботному, но почтительному вниманию ко мне. Твидлди был наслышан о моей славе и сгорал от нетерпения послушать рассказы, но поскольку любопытство Твидлдама носило характер скорее чисто вежливый, а я не из тех, кого просто вывести на откровенность, детской забавой было направлять разговор куда мне заблагорассудится.

Так я в два счета понял, что Ишль — жуткая дыра; по всеобщему убеждению, император торчит здесь исключительно в надежде примириться с Сисси, которая терпеть не может Вены, но почти согласилась приехать в Ишль. Да только не приехала, вот беда, поскольку провожать ее во время верховых прогулок обещало такое приятное развлечение. Но это все пустяки, продолжали юнцы, поскольку в воскресенье они, слава богу, будут уже в столице и освободятся от тирании главного конюшего, этого осла и подлизы, как и от необходимости обедать с императором, служить мальчиками на побегушках для его секретаря. И с какой стати этот Франц-Иосиф целыми днями корпеет над бумагами, когда они сюда вроде как отдыхать приехали? Ума не приложить, заявляли оба. Так и носится с ними, даже во время ланча. Но хоть это хорошо, потому как монарший рацион состоял обычно из отварной говядины с пивом, избави бог. А мой приятель Штарнберг — классный парень, разве не так? Не найти лучше приятеля, чтобы скрасить долгую неделю. Ну и далее в том же духе — скучен был бы мир, не существуй в нем субалтернов. И эти, обратите внимание, принадлежали к разряду тихих.