Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Последней соломинкой стала ночь во время пребывания в долине, когда мне так все осточертело, что я отправился в деревню выпить с крестьянами в таверне и вернулся домой перед рассветом. Некоторые из гостей не улеглись, они флиртовали, пьянствовали и бросали в мой адрес (так мне показалось) косые взгляды. Поднявшись по лестнице, я направился к нашей с Кральтой спальне, но был остановлен негромким предупредительным восклицанием. Я обернулся и узнал одну из maitresse-en-titre [1010] принца, ту самую обладательницу исполинского бюста. Она стояла в открытом дверном проеме в ночной сорочке, вовсе не предназначенной для сна.

— Принц сегодня проводит ночь с ее высочеством, — сообщает она с многозначительным взглядом.

Да неужели, думаю я. На момент мной овладело желание ворваться внутрь и оторвать его от нее, ухватив за развесистые рожки. Или, что скорее, ее от него, уж эта мне распутная стерва. Мадам «Гросбрустс» [1011] наблюдала за моей реакцией. Я задумчиво поглядел на нее: она улыбнулась, я ухмыльнулся в ответ; она пожала плечами, я рассмеялся, она рассмеялась тоже, колыхнув обширным владением, и, бросив взгляд из под ресниц, удалилась к себе в комнату, я шмыгнул следом, предвкушая приятно поразнообразить последнюю ночь своего пребывания в Австрии.

В усадьбе было в обычае, чтобы вся шайка собиралась на поздний завтрак в главном салоне, поэтому я выждал, пока все подтянутся, направил в апартаменты Кральты лакея с приказом упаковать мои вещи и отослать их на станцию, после чего под ручку с леди Необъятность вошел в зал и сообщил честной компании, что вынужден откланяться, поскольку срочные дела в Лондоне требуют моего присутствия (причем, как выяснилось, будто в воду глядел).

Кральта, восседавшая на почетном месте у очага в окружении прихлебателей, размешивавших для нее шоколад, побледнела. Она выглядела, вынужден признать, сногсшибательно в своей белой меховой накидке, навевавшей столь приятные воспоминания о «Восточном экспрессе». Я принес свои извинения, и глаза ее сверкнули, как бриллианты, когда она перевела их с меня на мою сдобную спутницу, а затем на принца (который выглядел, как мне показалось, измочаленным). Но она не была бы Кральтой, кабы не выразила совершенно безразличным тоном сожаления в связи с моим отъездом, причем по гордому лошадиному лицу не пробежало ни тени эмоций. Я поцеловал ей руку, раскланялся с принцем, посоветовав ему продолжать в том же духе, отсалютовал собравшимся и был таков, адресовав прощальную улыбку сидевшей во главе стола точеной фигуре в белом, с рассыпавшимися по плечам прядями золотистых волос и головой, склоненной в царственном жесте, запомнившемся с первой нашей встречи. По большому счету, мне наше расставание понравилось, хотя на ее счет я не уверен.

Три дня спустя я стоял на вокзале Чаринг-Кросс. Был один из тех сырых унылых вечеров, когда туман заползает внутрь зданий, а сердце вернувшегося с чужбины путешественника наполняется радостью при виде и аромате этого смога, самого Лондона с его грязью, шумом и бестолковыми прохожими, отсутствия возгласов «Ja, mein Herri» [1012], мутных лягушачьих физиономий и никаких кислокапустных блюд в пределах досягаемости. Я даже благодушно внимал неуклюжим извинениям носильщика-кокни, тащившего мой саквояж и уверявшего, что «я ничо не знаю пра ваш багаж, начальник, потомушта Ерберт поперся за ним к служебнаму вагону, и где делся, один Бох знает». Была сформирована поисковая команда в составе Сида и Фреда, и `Ерберта обнаружили дрыхнущим в стадии умеренного опьянения на нижней полке камеры хранения. Мой носильщик не находил слов.

— Я заметил, шо ублюдак был наполовину готов, уже када пришел! Разве я этова не говорил? Нет? Ладно, ему придецца распрощацца со своими денежками, когда старшой его засечет, ей-ей! И поделом придурку! Сожалею, начальник! Слыште, я покуда свистну для вас кэб, а Сид с Фредом принесут ваш багаж, глазом сморгнуть не успеете!

Его слова звучали в моих ушах, как музыка, и я терпеливо дожидался, упиваясь видами и звуками родины, и даже хмыкнул при виде появлении `Ерберта. Тот прервал исполнение «Пятнадцать человек нас... ундук мер-тве-ца-а-а, йоу-воу-воу и бутылкаром.. мму-у-у...», дабы заверить моего носильщика — которого звали Джинджер, — что тот «жутко ха-арош парень и отлич... т`варищ», после чего без чувств рухнул на груду чемоданов.

— Тупой осел! — заявляет Джинджер. — Черт знает, куда он ево дел! Не волнуйтесь, начальник, все найдем! Эй, Сид, шо за поезд вот-вот отходит? Не мох ли багаж джентмена попасть на нево по ошибке, а?

— Восьмич`совой скоро `тправится с треть` платформы! — отвечает Сид.

— Слезы Исусовы, это ведь чертов пакетботный! Так ведь, да? Эй, Фред, будь друг, сгоняй на третью, просто шоб убедиться, а мы тут стоянку кэбов обшарим, и вообще... Вы обожжите, начальник! Да щас мигом все найдем!

Ожидая, пока Фред вернется с третьей платформы, я заметил вдруг аккуратную попку, направлявшуюся в чайную, и лениво отправился следом, любопытствуя, окажется ли вид спереди столь же многообещающим, как стройные лодыжки и талия. Больше у меня на уме ничего не было, но поступок изменил мою жизнь, ибо по пути глаз мой зацепился за цифру «3» на табличке платформы и я свернул, чтобы проверить, добросовестно ли Фред разыскивает мой чемодан. До отправления поезда оставалось пять минут, в служебный вагон грузили тяжелые тюки. Тут появился качающий головой Фред, а я вдруг заметил на платформе вроде бы знакомое лицо и подошел поближе, чтобы удостовериться. Человек тащил баул, спеша к группе людей, ожидающих у двери купе. Я хлопнул его по плечу и ухмыльнулся.

— Привет, Джо! — говорю. — Решил поработать носильщиком?

Джо развернулся и едва не выронил от изумления свою сумку.

— Боже правый, Флэшмен! Эй, да вас все обыскались!

— Меня? Да эти придурки даже мой чемодан никак не найдут! Постой-ка, в чем дело? Да не призрак я, успокойся! — добавил я, потому что он вытаращился так, будто не верил своим глазам. Вернее, глазу, потому как оный был один и при том широко распахнут от удивления, что нечасто приходится наблюдать, имея дело с таким невозмутимым субъектом, как Гарнет Уолсли.

— Стюарт, он здесь! — орет Джо, обращаясь к людям у вагона.

И когда те обернулись, сердце мое екнуло, а трость со стуком упала на платформу. Потому что тот, к кому обращались, высокий темноволосый человек с широкой улыбкой на лице, бросился ко мне с распростертыми объятиями. Это был молодой Джонни Стюарт, служивший в Одиннадцатом намного позже меня, но мой хороший знакомый по Египту.

— Откуда вы вынырнули? — восклицает он. — Господи, да я весь город перерыл, разыскивая вас: клубы, дом, все-все-все...

Я его не слушал, потому что сразу узнал остальных: Кембридж, главнокомандующий армией, со своими седыми усами и высокой залысиной; Грэнвилл, министр иностранных дел; а из купе выскочил и направился ко мне своим пружинистым шагом, с раскинутыми руками и сияющими от радости глазами, последний человек, которого я хотел бы сейчас видеть, тот, из-за кого я опрометью бежал из Англии — Чарли «Китаец» Гордон.