Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

От этих слов у меня закружилась голова, и остаток речи потонул в бульканье бренди из фляжки, которую я прижал к губам. Убийство! Я готов был петь и плясать в своем чулане! Старый пес влип — подоплеки происходящего я не понимал, конечно, как и того, какое имеет к нему отношение смерть Адэра, про которую столько писали в газетах, но разницы-то никакой! Судя по всему, Тигру Джеку предстоит станцевать ньюгейтскую польку, и Селли спасена, поскольку даже если полковник решит очернить в отместку юного Стэнджера, то кто поверит воплям преступного негодяя? И я остался чистеньким — меня бросило в пот при мысли как близок я был к тому, чтобы спустить курок. Тогда бы сейчас в кутузку с браслетами на руках вели уже меня [1079].

Я едва не завопил от облегчения в своем душном закутке, когда услышал, как полковника проволокли к выходу и далее по улице к «Черной Марии» [1080]. Дверь захлопнулась. Я прислушался, но не уловил ни звука. Я осторожно выглянул — кругом все тихо, — и на цыпочках направился к первой площадке, держась за перила и стараясь успокоить сердцебиение и одышку. Селли спасена, Морана повязали, и...

Донесшийся сверху скрип дверных петель заставил меня вздрогнуть так, что я едва не слетел с лестницы кубарем. Бог мой, в доме еще кто-то есть!

— Ну разумеется, дорогой друг, вы все об этом узнаете. Идемте.

Это был тот самый пронзительный голос. Заслышав его, я лихорадочно сбежал по ступенькам, выскочил в проулок и поспешил во весь опор к арке, но тут же остановился как вкопанный. Прямо под пролетом виднелся безошибочно угадывавшийся силуэт констебля. Расставив ноги, полицейский преграждал мне единственный путь к отступлению. Останься у меня дух, я бы завопил в голос. Но тут мне стало очевидно, что он смотрит в другую сторону и ничего не подозревает. Зато сзади, из пустого дома, доносились голоса, спускающиеся по лестнице. Через пару секунд собеседники будут здесь, и я окажусь в ловушке, запертый в узком проходе между ними и служителем закона!

Полагаю, будь у меня время на размышления, я убедил бы себя, что не сделал ничего дурного, не повинен в преступлении, и могу с чистой совестью предстать перед кем угодно. Верно, но в кармане у меня лежал пистолет, и эти наглые ищейки станут допытываться, кто я такой и что тут делаю. Господи, сколько будет шуму, когда выяснится, что прославленный сэр Гарри Флэшмен был задержан, одетый как огородное пугало, с пукалкой в кармане, на том самом месте, где совершено покушение на убийство! Как тут объясниться, избежать скандала... Ах, когда кроме этого вы постоянно чувствуете себя так, будто натворили что-то, на всякие там нюансы можно махнуть рукой. Необходимо любой ценой сохранить инкогнито. Способ был один — будучи одет как клиент благотворительной столовой, я в мгновение ока извлек свою фляжку, облил бушлат остатками бренди, растянулся на удобно подвернувшейся решетке и постарался придать себе вид упившегося оборванца, прикорнувшего тут на ночь. Едва успев устроиться, я услышал приближающиеся шаги.

Если есть у них хоть капля здравого смысла, они пройдут мимо, думаю я — да и как поступили бы вы, заметив грязного пьяницу, развалившегося на улице? Так поступил бы любой, но только не эти ищейки, чтоб им пусто было. Шаги замерли рядом со мной, и я осторожно выглянул из под прикрытых век: высокий худой тип в длинном плаще, без головного убора и с залысиной, и плотный малый с бульдожьими усиками и в жестком котелке. Выглядели они, как поэт и бейлиф.

— Это еще что? — спрашивает бейлиф, переступая через меня.

— Бродяга, — отвечает поэт. — Бездомный, пытающийся хоть на несколько часов найти убежище от своих несчастий в пьяном сне.

— Полагаете, с ним все в порядке? — не унимается бейлиф. И чтоб мне провалиться, если он не наклонился ко мне, щупая пульс. — Мчится галопом, — говорит и кладет мне ладонь на лоб, вот мерзавец. — Боже милосердный, да у него лихорадка. Вам не кажется, что стоит позаботиться о нем?

— Вы не дождетесь иных благодарностей, кроме потока проклятий, — беззаботно отвечает поэт. — Честное слово, доктор, даже без тщательного осмотра мой нос может сообщить вам больше, нежели ваши пальцы. Этот парень находится под необоримым воздействием спиртного — причем не лучшего качества, склонен я полагать, — продолжает он, склоняясь и принюхиваясь к парам, поднимающимся от моей облитой груди. — Именно. Американский бурбон, если не ошибаюсь. Вонь совершенно характерная. Вы могли бы заметить, что для натренированного обоняния каждый спиртной напиток обладает своими особыми чертами. Кажется, ранее я уже привлекал ваше внимание к существенной разнице между насыщенным, приторным запахом рома и более тонким, сладковатым ароматом джина. Ну, что скажете? — подытоживает этот удивительный сумасшедший.

Бейлиф, с такой непозволительной свободой обошедшийся с моей кистью и челом, решил было приподнять мне веко, но задумался. Следующие его слова повергли меня в состояние паники.

— Господь милосердный! — восклицает он. — Мне кажется, я знаю этого человека... Впрочем, нет, это невозможно! Однако у него такое удивительное сходство с одним старым генералом... Э-э... как же его зовут? Ну помните, он еще сыграл выдающуюся роль в Хартумской истории, с Гордоном... Да-да, а много лет назад сделал имя в России и во время Мятежа получил крест Виктории и рыцарские шпоры... Фамилия прям вертится на языке...

— Дорогой друг, — говорит пронзительноголосый поэт. — Ума не приложу, кто этот ваш генерал — едва ли имеется в виду лорд Робертс, — но мне сдается, что он, скорее, предпочел бы ночевать у себя дома или в клубе, а не в этой подворотне. Кроме того, — устало продолжает высокий, подходя чуть ближе, и было чертовски неприятно, чувствовать, как эта парочка разглядывает меня в сумраке, пока я пытаюсь изобразить полную невменяемость, — кроме того, этот человек скорее моряк, чем военный. И не англичанин, а американец или немец. Скорее всего, последний, хотя, без сомнения, совсем недавно побывал в Америке. Он известен полиции, работает в настоящее время корабельным стюардом или на какой-то подобной мелкой судовой должности — я склонен считать, что он опустился даже по сравнению и с без того скромным началом. А еще — или я сильно ошибаюсь, — к началу следующей недели он окажется уже в Гамбурге, если, разумеется, не очнется до отхода корабля. Ничего более, — заключает этот невежественный всезнайка, — из имеющихся признаков заключить не могу. Кроме факта, разумеется, что сюда он попал через Пикадилли-Серкус.

— Ну хорошо, — с сомнением протягивает второй. — Уверен, что вы правы, хотя выглядит он точь-в-точь как тот старый вояка. Но черт побери, как вам удалось выяснить столь много при беглом осмотре?