Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

«Вон оно что! – подумал он. – Значит, у него просто не было возможности приехать ко мне, коль он отправил письмо. Как не вовремя… Как не вовремя… И ничего не пишет, когда вернется обратно… А время упускать нельзя. И что остается? Написать манифест самому и зачитать его своим солдатам?» – некоторое время размышлял Мирович, а потом понял: иного выхода у него просто нет. Манифест он составит сам. Это не трудно. Опыт составления деловых бумаг у него имелся еще со времени учебы в Шляхетском корпусе, когда подрабатывал написанием прошений, потом в армии при генерале Петре Панине. Хорошо, напишет манифест, а что потом?

Мирович еще раз пробежал глазами текст письма, но ничего нового для себя не узнал. Потом он ощутил под пальцами какое-то утолщение, как бывает, когда попадается некачественно выделанная бумага. Он поднес лист к окну и увидел аккуратно посаженную заплатку точно такой же по цвету серой бумаги, употребляемой в канцелярии при переписке различных распоряжений и указов. Когда попадались подпорченные листы, то умелые канцеляристы умудрялись для сохранения бумаги, выдаваемой им строго по счету, заклеивать образовавшиеся проплешины четвертушками, вырезанными из испорченных при переписке листов. Василий перевернул письмо, но каких-то повреждений с другой стороны не обнаружил. Тогда он взял из походного саквояжа свою бритву и осторожно поддел ей заплатку. Она с трудом, но все же отклеилась. Он схватил ее и разобрал бисерные буковки, написанные рукой все того же Ушакова: «Прощай, милый друг Суржик. Не знаю, свидимся ли мы. Будь осторожен, решай сам, как поступить с нашим наследством». И дальше стояли две буковки А и У.

«Ясно, о каком наследстве он пишет – о нашем задуманном освобождении царевича Иоанна. И участвовать в нем он не сможет по не зависящим от него причинам», – понял Мирович.

Его бросило в пот от такого открытия. Получалось, Ушаков не просто устранялся от дела, а кто-то повлиял на него, угрожал. Вот чем объясняется его срочная поездка под Смоленск. И есть все основания думать, что обратно живым он вряд ли вернется.

«Кураев! – осенило Василия. – Больше некому. Видимо, Аполлон ему открылся, и тот запретил ему встречаться со мной. Получается, мы остаемся с ним один на один. Кто кого. Но за ним – сила, мне неизвестная, а кто за мной?»

«Твоя рота. Они с тобой, четыре десятка человек. Больше надеяться тебе не на кого», – услышал он чей-то голос, а может, сам произнес вслух эту фразу. Это не важно. Важно другое – отступать он не намерен, коль выдался случай проявить себя в деле. И тут ему вспомнились слова владыки Павла: «Это мы думаем, что все происходит случайно, а то воля Божья…» И он решился. Одному даже проще. Он справится…

Кураев объявился, как всегда, совершенно неожиданно. И приехал он в Шлиссельбург не один, а с компанией неизвестных Мировичу людей. Не задерживаясь в расположении полка, они сразу переправились на остров и находились в доме коменданта Бердникова, как сообщили о том Мировичу. Но Василий принял этот визит непосредственно на свой счет. Его вызвали после обеда к коменданту крепости, не сообщив причин. Пока его переправляли на остров, он перебирал в голове, зачем он мог понадобиться коменданту во внеслужебное время, но ответа не находил. А когда увидел прогуливающегося по берегу Кураева, то весь сжался и хотел было тут же кинуться в драку и заставить того сказать, куда делся Ушаков. Однако понял: такой поворот ни к чему доброму не приведет и он тем навредит только себе. Потому вышел из лодки с натянутой улыбкой и отрапортовал:

– Подпоручик Василий Мирович по вашему вызову прибыл!

– Да прекратите, подпоручик, я не ваш начальник. Тем более я вас лично не вызывал и права на то не имею. Просто расспросил коменданта о вашей персоне, и он весьма лестно отозвался на этот счет. Впрочем, был удивлен нашему знакомству, но я ответил, что долго рассказывать. Так что, прошу заметить, ни в чем вас не подвел. А потом комендант сам, повторюсь, сам распорядился вызвать именно вас к себе. Так что идите, а уж там рапортуйте или полонез танцуйте, ваше дело. Кстати, я не один прибыл…

– И с кем же? – встрепенулся Василий. – Привезли Ушакова?

– Конечно, ждите! От него привез лишь поклон. Аполлона по служебной надобности направили в Смоленск, и когда он вернется, сказать точно не могу.

– А может и не вернуться? – вкладывая всю горечь в эту фразу, спросил Василий.

– С чего вы взяли? Откуда такие сведения? Э-э-э… да вы, как погляжу, не совсем здоровы. Может, отложим все до вашего выздоровления? Время терпит…

– Нет, ничего откладывать не будем, я вполне здоров.

– Хорошо, – согласился Кураев. – Тогда все остается в силе. Насколько мне известно, через день, а это будет пятое число этого месяца, вы заступаете на пост?

– Верно, – кивнул головой Василий.

– Вот тогда-то и поступит приказ сопроводить указанного узника Григория в столицу. И в нем будет указано ваше имя. А дальше действуем, как договорились. Вам что-то непонятно? Нас ждут гости, говорите скорей…

– Где Аполлон?

– Аполлон – греческий бог или божество, не знаю, как точно. Где ему быть, как не на небесах? А если вы спрашиваете об Аполлоне Ушакове, то уже объяснил – он в отъезде. Поэтому мне самому пришлось тащиться сюда для встречи с вами. Вас что-то смущает? – добавил Кураев, видя, что Мирович явно недоволен его ответом.

– Да, смущает. И не просто смущает, а наводит на размышления: с чего это вдруг его отправили подальше из столицы, когда подошло время действовать? Усматриваю в том ваше вмешательство.

– Правильно усматриваете, – не стал вилять Кураев. – Он признался мне в вашем безумном плане, и я посоветовал ему держаться подальше от Шлиссельбурга и уехать на время из столицы, что он и сделал. У начальства всегда найдутся срочные дела, которые откладывать никак нельзя. Вот и отправили нашего Аполлона с деньгами в ставку князя Волконского. А пока суть да дело, он, может быть, и обратно вернется благополучно, и службу свою продолжит.

– Вот как… – Мирович просто не знал, что еще можно сказать. Кураев изложил все подробно и ни в чем не стал его укорять, а просто дал понять, что иного выхода нет, как подчиниться ему.

«Пусть будет по-твоему… Пока по-твоему… А там поглядим…» – подумал Василий про себя, а вслух сказал:

– Все понятно, идемте к гостям. Понятия не имею, зачем я понадобился нашему коменданту…

– Да ничего важного, насколько могу догадываться, – успокоил его Кураев. – Разве что покажете гостям нашим свободные камеры, вдруг да они поглянутся кому. Хорошо знать, что тебя всегда ждет крыша над головой и сытный стол. Причем, заметьте, совершенно без всякой оплаты! – И он как-то по-птичьи захихикал, отчего у Мировича сделалось гадко на душе. Он никогда ранее не слышал, как смеется Гаврила Андреевич. Это случилось впервые. И смех его Василию почему-то не понравился…