Борис Сопельняк - Восхождение

Толпа так и ахнула! Но как же она взорвалась от радости, когда раскрылся парашют и летчик приземлился прямо на бульваре. Его тут же подхватили на руки и понесли к автомобилю. А еще не остывший от боя Пабло Паланкар – так звали героя, смущенно улыбаясь, говорил, что не сделал ничего особенного, что ему очень жаль сожженного самолета и что впредь он будет сражаться так, чтобы за сбитые фашистские самолеты не надо было платить республиканскими».

Этот репортаж, напечатанный в «Правде», а потом перепечатанный всеми испанскими газетами, сделал Паланкара национальным героем: его искали мадридские журналисты, с ним хотели встретиться активисты и особенно активистки общественных организаций, но найти капитана Паланкара никто не мог. И это немудрено, так как никакого Пабло Паланкара не существовало, а был молодой советский летчик Павел Рычагов.

Судьба этого человека настолько удивительна, замечательна и в то же время по своей трагичности характерна для своего времени, что не рассказать об этом просто нельзя. Но я это сделаю несколько позже. Расскажу я и о другом замечательном летчике – генерале Дугласе, на самом деле Якове Смушкевиче, который блестяще проявил себя в Испании, но потом разделил печальную участь своего младшего друга. Как ни грустно об этом говорить, но в эту жуткую мясорубку попал и Михаил Кольцов.

А пока что они, если так можно выразиться, были на коне: вся Испания влюблена в капитана Паланкара, весь мир читает репортажи Михаила Кольцова, и будущее им рисуется без каких-либо облаков. Больше того, намекнув на то, что с ним хотят побеседовать в Кремле, Михаила Ефимовича срочно вызвали в Москву. Перед отъездом они с Зуевым распили последнюю бутылку водки, и почему-то не радовавшийся возвращению домой Кольцов сказал то, чего Василий так долго ждал.

– Ты мне скажи, – начал издалека Кольцов, – в Гражданскую ты наследил основательно?

– На мой взгляд, нет, – пожал плечами Зуев. – Воевал как все. В Добровольческой армии командовал взводом, у Врангеля – ротой. А вообще-то я – сугубо гражданская личность, по образованию горный инженер, и в армию был призван во время Первой мировой.

– А весь это вздор с Андоррой, в это-то зачем ввязался?

– Почему же «вздор»?! – обиделся Зуев. – Никакой это не вздор. Власть мы там не захватывали, переворотов не устраивали, к стенке никого не ставили и за три года из отсталого пастушеского края сделали вполне благополучную и, главное, независимую страну.

– А вся эта дребедень с «царем Борисом»?

– Ну, это так, шутка, – смутился Зуев, – головокружение от успехов. Но мы эту ошибку исправили, и теперь Андоррой правит законно избранный президент, который, как ты знаешь, чем может и как может поддерживает республиканское правительство Испании.

– В этом ваш Борька молодец! В Москве я так и скажу, – многозначительно поднял он палец. – Ну, а ты, Добрыня Никитич, – плеснул он Зуеву в стакан, – ты в Москву не хочешь?

– Еще как хочу! – выдохнул Василий. – Но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.

– Грехи ведь можно и замолить.

– Как так?

– Ну, скажем, принося родине пользу, находясь за ее пределами.

– Я не против, – все понял Зуев. – Но это имело бы смысл, если бы я был гражданином Германии, Италии или традиционно косо поглядывающей в сторону России Англии. А так что я могу, будучи гражданином Андорры?

– Ты можешь свободно передвигаться по европейским столицам, – с нажимом сказал Кольцов, – а это немало. Давай сделаем так: я тебя кое с кем познакомлю, а там уж, как договоритесь. Лады? – поднял он стакан.

– Лады! – чокнулся с ним Зуев.

Когда выпили и как следует закусили, Зуев поинтересовался, когда Кольцов думает вернуться.

– А черт его знает, – отмахнулся Кольцов. – Дел у меня – выше крыши, но, главное, хочу свои репортажи издать в виде книги.

– Отличная идея, – поддержал его Зуев. – И назови книгу «Испанские записки»

– Нет, записки – это как-то беззубо и отдает интеллигентскими мемуарами, а то и равнодушными воспоминаниями.

– А если дневник?

– «Испанский дневник»? А что, это звучит. И прием хороший: буду описывать, что видел и что слышал изо дня в день, вплоть до отъезда.

– Ты на самолете?

– До Марселя на самолете, а дальше – на поезде.

– Я провожу.

– Спасибо… Да, чуть не забыл: помни, что ты корреспондент независимых «Вестей Андорры». Цензуры у вас нет, поэтому не стесняйся писать горячие репортажи: через день-другой их перепечатают все прогрессивные газеты, и так во всем мире узнают беспощадную и неприкрашенную правду о том, что творится в Испании.

И надо же так случиться, что один из самых обличительных и страшных репортажей Зуева родился через несколько минут после отлета Кольцова.

Только-только его самолет исчез за облаками, как вдруг над аэродромом Барахас появился «юнкерс». Он шел высоко и без всякого прикрытия.

– Хорошая добыча, – бросился к своему «курносому» один из пилотов и тут же остановился, – но не достать.

А «юнкерс», сделав разворот над аэродромом, сбросил на парашюте какой-то ящик. Зуев подбежал к нему одним из первых.

– Лежать! – закричал он на весь аэродром. – Там может быть мина. Вызвать саперов!

Когда, соблюдая предосторожности, саперы вскрыли ящик, оттуда пахнуло такой мертвечиной, что некоторых тут же вырвало. И только Зуев решился отдернуть лежащую сверху тряпку. То, что он увидел, едва не свалило его с ног: в ящике лежал изрубленный на куски труп. Руки, ноги, голова – валялись отдельно, а тело превращено в груду окровавленного мяса.

Живым был этот человек, когда его по-мясницки рубили на куски, или нет, ни один эксперт сказать не мог. Но ведь люди же его рубили, а потом складывали в ящик тоже люди. И этими людьми, вернее, нелюдью, были фашисты. Когда же на дне ящика нашли обрывки униформы летчика, стало ясно, что этого летчика разделывали тоже летчики, и это было их местью за сбитые фашистские самолеты.

Тут же выяснилось, что накануне с задания не вернулся летчик-истребитель Хосе Галарс, которого ранили в воздушном бою. Капитан Галарс сделал вынужденную посадку на территории противника и попал в плен. Что за тараканы выгрызли мозги у немецких летчиков – а страшный груз сбросил «юнкерс» с эмблемой «Кондора» – сказать трудно, как трудно сказать и то, как они могли пойти на расчленение тела пленного летчика.

Репортаж Зуева об этом страшном злодеянии был напечатан сначала в «Вестях Андорры», а потом во всех ведущих газетах Европы. Народы всех стран буквально содрогнулись! Парламенты требовали разорвать отношения со всеми пособниками Франко, посыпались запросы в Лигу Наций, оттуда – в Берлин. Дело дошло до того, что публично оправдываться вынужден был не кто иной, как командующий люфтваффе Германии Геринг. Он заявил, что, хотя за штурвалом того злополучного «юнкерса» был не немец, он тем не менее дал указание командиру легиона «Кондор» Вольфраму фон Рихтгофену провести самое тщательное расследование и наказать тех, кто позволил в таких неблаговидных целях воспользоваться германским самолетом.