Борис Сопельняк - Восхождение

– Вы – Кольцов?! – наплевав на приличия, облапил его Зуев. – Вот повезло, так повезло! Я читал все ваши репортажи, я вас искал и мечтал познакомиться. А я Зуев, Василий Зуев, и представляю «Вести Андорры». Не удивляетесь, что русский работает в «Вестях Андорры»?

– Чего ж тут удивляться?! Русских в Европе несколько миллионов, и где я только нашего брата ни встречал!

– Знаете что, – возбужденно продолжал Зуев, – давайте после этой пальбы посидим и как следует потолкуем, по-русски, а? Я даже водочки найду.

– А у меня есть колбаса, – кивнул Кольцов на планшет. – Держу пари, что вы такой не ели: ее делали на московском мясокомбинате имени Микояна.

– Ну, все, – радостно улыбнулся Зуев, – теперь этого сержанта сделаю. Как пить дать, сделаю!

Когда вышли на рубеж, Зуева было не узнать: он собрался, подтянулся и даже чуточку побледнел, а глаза превратились в оптические прицелы. Стреляли соперники по очереди, причем первым начинал сержант. До мишени было тридцать метров, и первым же выстрелом он попал в «десятку». Потом, правда, были и «девятки», и «восьмерки», и даже «шестерки». Сколько он набрал в итоге, пока что было неизвестно.

Но вот стрелять начал Зуев. Пистолет в его ручищах ни разу не дрогнул, и пули ложились густо, где-то около «десятки». Когда подошли к мишеням и стали подсчитывать набранные очки, на сержанте не было лица: он набрал восемьдесят пять очков, а Зуев – девяносто.

– Он твой, – протянул сержант «вальтер». – И еще значок: теперь чемпион Каталонии ты.

– Да ладно, – смутился Зуев. – Значок-то зачем?

– Бери, бери, – шепнул Кольцов. – Пригодится. В Испании хороших стрелков уважают, они здесь – на втором месте после тореро.

– Ну, что ж, синьоры, – подошел к ним генерал Гарсиа, – я вижу, вы познакомились и поговорить вам наверняка есть о чем. Если ко мне нет вопросов, я вас покину. Найти меня можно в штабе соседней дивизии: я обещал побывать и там. Честь имею, – приложил он руку к козырьку. – В каком-то фильме я видел, что прощаться у русских принято именно так. А вам, синьор Зуев, хочу напомнить, что мое предложение остается в силе, тем более после вашей восхитительной стрельбы.

Бывают же такие совпадения: не успел Скосырев толком погрустить в связи с отъездом леди Херрд, как на него свалилась такая радость, такое счастье, что в первую минуту он потерял дар речи, а потом целый день ахал да охал, не веря в случившееся. Дело в том, что в последнее время леди Херрд все чаще стала жаловаться на боли в сердце и, так как хороших врачей в Андорре не было, хоть и с великим трудом, но Борис уговорил ее отправиться в Лондон.

– Тогда уж не в Лондон, – вздохнула она, – а в Ковентри. У меня там есть уютный домик и там же, в двух кварталах от дома, клиника доктора Иствуда. Я его давно знаю: раза два услугами Иствуда пользовался полковник Херрд.

– Вот и прекрасно, – погладил ее седеющие волосы Борис. – Ты только не раскисай, – заглянул он в ее повлажневшие глаза, – подлечишься – и тут же обратно. Я буду тебя ждать.

– Как скажешь, дорогой, – смахнула слезу леди Херрд. – А ты не особенно-то увлекайся испанскими делами. Я, например, до сих пор не знаю, кто прав, кто виноват. А ты знаешь?

– Я знаю только одно: Европе достаточно Германии и Италии, третьего фашистского государства она не выдержит.

– И что будет?

– Война, – рубанул он тростью воображаемого противника. – Большая европейская война.

– Да будет тебе, – по-матерински улыбнулась леди Херрд, – какая еще война, от той-то толком не отошли. Не думаю, что найдутся недоумки, которые станут размахивать не тростью, как это делаешь ты, а пустят в дело танки и самолеты.

– Один такой уже нашелся – это Франко. А самолеты и танки ему дают другие – это Гитлер и Муссолини.

– А кто помогает тем, кто борется против Франко?

– Все те, кто понимает, что такое фашизм и не хочет его победы.

– Ты в их числе?

– Да, я в их числе. Но так как ни танков, ни самолетов у меня нет, то хотя бы не буду мешать тем, у кого они есть и кто станет присылать их республиканцам.

– Только покрепче завязывай глаза, – затаив ироническую улыбку, посоветовала леди Херрд, – чтобы в случае чего можно было сказать, что ничего не видел.

– Я так и делаю, – кивнул Борис. – Хотя иногда хочется послать все к черту, зашвырнуть подальше трость, сесть на коня и с шашкой наголо… Но это так, – остановил он сам себя, – порыв души, да и шашкой теперь никто не воюет.

– С порывами, мой дорогой барон, поосторжнее, – поправила его кривоватый пробор леди Херрд. – А если станет совсем невмоготу, и в самом деле, пошли все к черту и приезжай ко мне: в Лондоне ли, в Ковентри или в имении, да где угодно, я всегда буду рада тебя видеть.

– До встречи, – поцеловал ее Борис. – При первой же возможности я тебя навещу. И не забывай, что ты – Ламорес, на все времена моя дорогая Ламорес.

Знал бы Борис, что его ждет, наверняка был бы посдержаннее в столь пылких выражениях. А ждал его гром среди ясного неба, да еще с такими молниями, что от радости он потерял дар речи. Так вот, не успел президент Скосырев выпить утреннюю чашку кофе и прочитать свежие газеты, как ему доложили, что пришла какая-то синьора и просит как можно быстрее ее принять.

– Пусть войдет, – приосанился Борис и отложил газеты.

Это было последнее, что он успел сказать в то утро. Дверь распахнулась и в косых лучах солнца он увидел… Нет, то, что он увидел, описать невозможно! В косых лучах утреннего солнца стояли Венера Милосская, Анна Павлова, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих – и все в одном лице, вернее, в одном комбинезоне. Догадались? Конечно же, это была та самая библиотечная дама в поношенной кофте, а потом неистовая революционерка и особо доверенный представитель Пасионарии по имени Тереза Лопес.

Не сразу, далеко не сразу, но когда Борис наконец пришел в себя и понял, что стоящая в дверях красавица не мираж и не плод больного воображения, он с ликующим криком бросился к Терезе, подхватил ее на руки и закружил по кабинету. Такой встречи Тереза не ожидала: ведь они всего один раз были вместе, и то как-то на бегу, в номере заштатного отеля. Тогда Борис был предельно тактичен, сдержан и деликатен, ведь у Терезы это была первая ночь любви. Но теперь, теперь в нем проснулся такой мачо, такой неистовый тореро, что от счастья и мгновенно вспыхнувшей ответной страсти Тереза на трое суток забыла, зачем приехала в Андорру!

Как бы то ни было, но дело есть дело, и не расстающимся ни на минуту любовникам пришлось заняться ящиками с разобранными самолетами. Когда подтвердилось предположение Терезы о том, что по размытым дождями горным дорогам грузовики не пройдут, Борис понял, что без помощи синдика Роблеса в этом щекотливом деле не обойтись. Чтобы показать синдику, как его уважают в столице, Борис решил не вызывать Роблеса к себе, а приехать в его владения самому.