Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

Стефано уловил латинскую фразу.

- Мы здесь не пираты, - сказал он обиженно. Антони вынужден был объяснить. Ремесленник хохотнул, отложил молоток и повел их на улицу.

- Вы увидите, синьоры, что в каждой мастерской занимаются своим, - объяснил он. - Последние сто лет торговля святыми изображениями идет плохо. Мой дед помнил лучшие времена. Теперь художникам приходит туго. Война, всегда война. Церквей и усыпальниц почти не строят. Никто не дает обетов. Теперь наши основные покупатели - женщины и антикварии. Мне пришлось взять дела в Генуе в свои руки. Я даже покупаю старые статуи и подновляю их. Только самые любимые в народе святые продаются, и то изредка. Здесь мы делаем только младенцев.

Он распахнул дверь. В мастерской несколько мальчиков и девочек разводили гипс и лили в формы. Из печи для просушки девочка вынула поднос с белыми куклами и поставила перед стариком, который сидел, разложив перед собой кисти и краски. Некоторое время посетители наблюдали за его работой.

- Не меняй улыбку, Пьетро, - сказал их провожатый. - Сколько раз тебе говорить? Я просил тебя повторять дивные черты Буонаротти. Что ты знаешь о вдохновении?

- Si, si, padrone, - сказал художник, подправляя ангельские губки. - Но память играет со мной злые шутки. У меня когда-то были свои дети. Лучше бы вы оставили меня придавать выражение покорности судьбе святым рукам. Это у меня получалось хорошо.

- Не так хорошо, как ты думаешь, - сказал Стефано, выходя. - Очень трудно заставить художника повторять самые совершенные творения, - продолжил он, ведя их дальше по улице. Почти у каждого свои собственные идеи. И это было бы неплохо, синьор, если бы мы на этой улице занимались светским искусством. Но в нашей области, в той, которой я занимаюсь, совершенные образцы и в жизни, и в искусстве уже даны. Посему нам остается лишь следовать.

...Да, я много думаю о том, чем будут эти статуи для купивших. Они должны порождать в сознании образ того святого, которого просишь о заступлении или которому замыслил подражать. Здесь, как и во всем, нужны определенные практические приемы. Вы когда-нибудь думали об этом, синьор? Без приемов, без телесной практики вера, мораль, сама религия исчезли бы. Без церкви, как единого бессмертного объединения, без практики, которую она насаждает и даже внедряет в привычку, сама память о божественном была бы утрачена. Или осталась бы женщинам, и те пересказывали бы ее детям. Да, верно, именно так память передается от поколения к поколению. Но наша религия не столь проста. Нужны образы, твердые формы, в которые она может быть отлита. - Он взволнованно всплеснул руками. - Но простите, я не хотел вас утомлять. Видите ли, эта маленькая улица - работа моей жизни, ее смысл. Я не просто живу с нее. Я живу ей. - Он остановился, немного смущенный.

- Расскажите мне, что вы думаете, - сказал Антони. - Люди так редко это делают. Я частенько думаю о том, что вы говорите. Скажите мне, вы же не хотите, чтоб они поклонялись образу?

- Я не стал бы им препятствовать, - сказал Стефано. - Что можно сделать для таких людей, кроме как дать им объект обожания вне их самих? Пусть играют в свой божественный кукольный дом. Пусть наряжают своих святых и будут счастливы. Те, кто пристает к таким людям с абстрактными идеями о Боге - глупцы. Не лучше ли оставить их с образом, который, возможно, поведет их дальше?

...Я не говорю о философах и ученых, друг мой. Эти поклоняются идеям. Они отринули и образ, и привычку. Потому их грезы должны обновляться в каждом поколении взрослых теми, кто способен читать и разуметь. Прости меня Господи, надеюсь, я не говорю ничего еретического, - он перекрестился, - но я часто думаю - не такая это и загадка, в конце концов, что Бог воплотился в человеческом теле. Иначе бы он остался для нас неведомым, безликим, голосом ветра, загадкой в пейзаже, учением философа или мечтой художника, овеществленной в идоле страшном или прекрасном, как смертный грех. В Христе он стал телом, путем и жизнью. Я верю. Я знаю это. - Он утер лоб рукавом.

- Что он говорит? - спросил капитан Джорхем, встревоженный, что его надолго забыли.

- Он говорит об образе Божьем, - с тайным весельем отвечал Антони.

- Фу-ты, ну-ты! Рести-ту-шиа комерциа, ближе к делу! - буркнул капитан.

- Вижу, ваш друг не вполне понимает, - сказал Стефано.

- Вот о чем я пытаюсь сказать вам, синьор, - торопливо продолжил он вполголоса, - что в моих образах, по причинам, которые вам теперь ясны, я старался воплотить лишь наиболее совершенные позы и жесты. Я изучал работы старых художников, живших во времена великой веры, и для каждого святого, младенца или мадонны, даже для самого Христа, выбрал черты, которые глубже всего трогают сердце. Каждый из этих образов - молчаливый проповедник, над которым не властно время. Идемте, я покажу вам нечто удивительное.

Он вынул ключ и отпер дверь, перед которой они стояли.

- Эти статуи столь драгоценны, что я не допускаю работать с ними без моего надзора. Образец чрезвычайно дорог. Это из трофеев, захваченных французами в Милане. Не Буонапарте, нет, но французскими монархами много поколений назад. - Он распахнул дверь.

- Здесь работаем только я и мой помощник, - сказал он. - Эти копии - моя работа. Вот, посмотрите оригинал. - Он сдернул тряпку со статуи, которая стояла посреди комнаты, освещенная проникающим через дверь светом.

Это была Богоматерь с Младенцем, высеченная в тонкозернистом камне, поясной портрет крестьянской женщины в просторном средневековом одеянье. Камень был раскрашен, позолочен, синие складки одеяния собирались на груди. В этих глубоких складках спал младенец, укутанный так, что разглядеть его можно было, только заглянув сверху. Лишь форма складок и положение женских рук указывали, что за ними скрыто нечто бесконечно дорогое.

Стефано указал на руки и в качестве высшей похвалы не сказал ничего. Потом повернулся к копиям.

- Не можем позволить себе воспроизводить в камне, - сказал он. - Это глиняные слепки. После обжига краски немного ярковаты, но, если поставить в тень, общее впечатление от фигуры просто поразительное. Я думаю, мы угадываем, о чем говорят эти руки... и складки... - Он удовлетворенно провел рукой по выпуклости синего одеяния.

- Воспроизведено прекрасно, маэстро Стефано, - сказал Антони, - но, полагаю, не так прочно, как оригинал.

- Да, синьор, но легко, пористо, и удобно в перевозке, - сказал Стефано, поднимая копию. - Смотрите!

- Вот это здоровская штуковина, - сказал капитан Джорхем. - С нее и начинайте, мистер. - Он заглянул в складки. - И младенчик при ей, как я и думал. Все честь по чести. Можно договариваться и ударять по рукам. Это то, что нам надо. Мелочь и дешевку пусть оставит себе. И как насчет статуев в человеческий рост?