Владимир Шигин - Наваринское сражение. Битва трех адмиралов

Пока офицеры поднимали тосты в кают-компаниях, матросы братались в ла-валеттских трактирах. Паролем им служило всего одно слово: «Наварин»! Сила наваринского братства была такова, что британские матросы, плечом к плечу с нашими, шли в драку на своих соотечественников – солдат местного гарнизона и сообща неизменно обращали последних в бегство.

– Ну, ты, Наварин, настоящий мужик! – хлопал по плечу какого-нибудь рыжего англичанина наш матрос после очередной кулачной победы.

– Иес, иес, Наварино! – отзывался тот, выставляя вверх большой палец.

И оба, обнявшись, шли продолжать в ближайший трактир прерванное веселье.

На балу, устроенном губернатором в честь наваринских победителей, все блистало великолепием. Уже у подъезда союзных офицеров и дам встречала музыка. В главной зале, украшенной британским, российским и французскими гербами, прибывших встречал сам губернатор, выступавший в роли президента бала. Вице-адмирал Кодрингтон явился с женою, сыном лейтенантом и тремя юными дочерьми, милыми и смешливыми.

– Кадриль! – объявил церемониймейстер, и пары полетели по сверкающему паркету.

Суетящиеся лакеи обносили вином и прохладительными напитками. В углах залы стояли огромные становые якоря, увешанные корзинами с цветами, над потолком светилась огнями огромная надпись «Наварин».

– Господин адмирал! – обратился к Гейдену Кодрингтон после окончания официальной части. – Думаю, что вы разделите мое мнение о плане наших последующих действий?

– Готов выслушать! – сразу посерьезнел Гейден.

– Считаю, что после окончания починки судов нам, в силу пунктов Лондонского договора, необходимо вновь вернуться к берегам Греции для совместных блокадных действий против турок. После наваринского разгрома сил у нас для этого предостаточно!

– Полностью разделяю вашу точку зрения! – кивнул Гейден. – Надеюсь, что наши политики такого же мнения, как и мы с вами!

– Хотелось бы верить! – поднял свой бокал английский командующий.

Рядом с Кодрингтоном оказался его старый знакомец по Трафальгару командир «Бреславля» Ла-Бретаньер.

– Капитан! – сказал вице-адмирал, снова наполнив бокал шампанским. – Давайте забудем Трафальгар, но будем всегда помнить Наварин!

К Кодрингтону и Ла-Бретаньеру подошел Михаил Лазарев:

– Господа! Предлагаю тост за наше славное наваринское братство, и чтобы нам никогда не пришлось быть врагами!

Пройдут годы, и судьба, сжалившись над старыми наваринцами, не допустит их скрестить между собой оружие. Но это будет еще очень и очень нескоро. А пока вовсю гремел праздник, и победителям казалось, что, может быть, Наварин будет самым последним сражением человечества, и отныне нерушимый союз великих держав будет надежным гарантом вечного мира…

В стороне от остальных собрались Авинов, Свинкин и Богданович. Капитаны пили черное как деготь кипрское вино. Командир «Иезекиля» делится своими впечатлениями от недавней встречи с командирами британских кораблей.

– Британцы не скрывают, что, несмотря на все уважение к нам, они по первому же приказу Уайт-холла изрешетят нас своими пушками! – Иосиф Свинкин был мрачен.

– Неужели в Лондоне могут решиться на такое? – пожал с сомнением плечами Авинов.

– А почему бы и нет! – невесело усмехнулся командир «Невского» Лука Богданович. – В большой политике друзей не бывает, есть лишь выгода!

Русские капитаны были недалеки от истины. И пусть на Мальте еще гремели беспрерывные празднества, все больше с каждым днем становилось очевидным, что в большой политике Лондон и Петербург расходятся все дальше и дальше друг от друга.

Еще не закончились празднества, а Кодрингтон уже получил первую неприятную весть из Лондона. То было письмо его старого друга лорда Инджестра. Он писал о Наварине: «Известие это вызвало, по-видимому, величайшее удивление, и ни в ком не возбудило оно его в такой степени, как в министрах его величества. Мне говорили, что все это им не нравится, что вы поторопились».

– Чем они там, в Лондоне, думают, неизвестно! Ведь Наварин – это первый шаг к освобождению Греции! Это честная победа! – пожал плечами Кодрингтон, пряча письмо в походный секретер, но в душе вице-адмирала уже скребли кошки…

В те дни граф Гейден писал президенту Греции Каподистрии: «Адмирал Кодрингтон, которого принципы, чувства и виды так же непоколебимы, как и его военная храбрость, смотрит со спокойствием, но с сожалением на колебания своего правительства касательно восточного вопроса. Уже прошло несколько недель, как его оставляют без всяких новых инструкций, а до тех пор он не желает, да и не может предпринять что-либо решительное…»

Гейден выражался уклончиво, как ему велели правила дипломатии. На самом же деле все обстояло куда хуже!

Несмотря на бурную радость британского народа в связи с одержанной при Наварине победе, официальный Лондон встретил известие о разгроме турецкого флота более чем кисло. Наварин спутал все карты деятелям Уайт-холла, свел на нет усилия всех последних лет. В кулуарах правительства обсуждался даже вопрос о предании Кодрингтона суду. Но на такой шаг все же не решились, боясь реакции союзников. Георг IV был в настоящей ярости. Вынужденный представить Кодрингтона к награде, он зло бросил первому лорду Адмиралтейства герцогу Кларенсу:

– Я посылаю ему ленту ордена Бани, хотя на самом деле он заслужил намыленную веревку! Выждите пару месяцев и убирайте его с должности командующего Средиземноморской эскадрой! Этот Наварин для всех нас очень неприятная неожиданность!

Первый лорд лишь склонил голову. Ему было ясно, что отныне с карьерой Кодрингтона покончено навсегда.

Современник писал: «Английское правительство, взглянув на аптекарские свои весы выгоды и невыгоды, и измеряя неравенство сил двух империй (России и Турции. – В.Ш. ), и зная, на какой стороне будет перевес, выветривая прежний жар свой в пользу Греции, начало обвинять адмирала Кодрингтона в истреблении турецкого флота. Им, как это теперь видно, хотелось, не ослабляя вдруг Турции, слегка действовать в пользу Греции, из коей они надеются, утомив своих союзников, составить новую Ионическую колонию. Им не хотелось истреблять силы отоманские, но беречь их для России».

Честный и прямодушный Кодрингтон даже не скрывал от Гейдена своего возмущения реакцией Лондона на Наварин.

– Посмотрите, граф, – показывал он Гейдену присланную из Англии бумагу. – И Веллингтон, и весь Сент-Джеймсский кабинет, кажется, совсем потеряли чувство реальности! Вместо поздравлений и новых инструкций они шлют мне лишь вопросные пункты касательно наваринского дела! Но ведь так поступают лишь при судебном разбирательстве! Неужели я преступник?