Владимир Шигин - Наваринское сражение. Битва трех адмиралов

Разумеется, говоря, что «русский флот гордится одобрением Кодрингтона», Николай I сознательно льстил английскому командующему. Помимо всего прочего, он распорядился наградить и сына Кодрингтона, раненного в сражении, Георгием 4-й степени. Обилием похвал и высокими наградами император старался заполучить в лице Кодрингтона верного союзника. Николай хорошо понимал, что с разгромом турецкого флота в Наварине борьба за Грецию еще далеко не окончена. А потому на арене грядущих схваток ему нужен был верный союзник, а Гейдену – верный соратник. Награждение обеих Кодрингтонов было, без всяких сомнений, очень сильным ходом. В своих расчетах российский император не ошибся.

Весьма примечательно в этом смысле письмо к Гейдену супруги Кодрингтона, которая была в полнейшем восторге от монарших щедрот к ее мужу и сыну: «Дорогой граф Гейден! Я хотела бы дать Вам, всем Вашим и в особенности Вашему Августейшему государю понятие о той благодарности, которая пробудилась у одинаково преданной жены и матери за милостивый поступок в отношении моего адмирала и нашего дорогого сына. Но это совершенно невозможно. И все-таки я не могу перенести близкого отъезда из этой части света, чтобы не попытаться высказать Вам, какие благородные чувства возбудил во мне этот поступок. То, что один из союзных Государей, одинаково с другими заинтересованный в результате, наградил главнокомандующего в Наваринском бою, – это мне кажется вполне естественным и последовательным, но кто может вполне оценить, как оно того заслуживает, то прекрасное письмо, которое сопровождало Государеву наградную грамоту, полное самых деликатных и утонченных, – а потому и самых сильных и приятных, – похвал. Я думаю, что никто не может лучше оценить его, как сыновья, дочери и жена адмирала. Что касается моего сына, как могу описать я мои чувства. Когда увидела его в первый раз после выздоровления, награжденного Георгиевским орденом…»

Своим письмом мадам Кодрингтон давала ясно понять, что отныне русский царь приобрел в лице всей семьи Кодрингтонов самых преданных друзей. Очень скоро это весьма пригодится нашим морякам.

Николай тем временем отправил в Варшаву самое восторженное письмо брату Константину, подчеркнув, что считает Наварин логическим следствием Лондонского договора: «Я не удивился этому, так как, по моему мнению, оно является естественным следствием условий договора, ставивших наши эскадры в неизбежную необходимость прибегнуть к подобной крайности… Пораженная Европа получила доказательство, насколько наши решения покончить с этим делом были серьезны, искренни и насколько искренне и чистосердечно было единение наших трех дворов в этом щекотливом деле…»

В узком кругу ближайших соратников Николай I говорил о Наварине так:

– Этой победой мы вынудили Англию перед лицом всей Европы отказаться от своих исключительных видов на Грецию. Франция примкнула к нам, только потому, что не доверяла той же Англии. При всем этом более всего выиграли мы и греки!

Наиболее прогнозируемой была реакция на Наварин в Стамбуле. Известие об истреблении флота вызвало у султана Махмуда II приступ дикой ярости.

– Я последую примеру моих досточтимых предков – пересажу послов вероломных держав в Семибашенный замок, пусть их там с потрохами сожрут крысы!

Затем, подумав, что для отмщения этого будет недостаточно, Махмуд решил и вовсе казнить послов, а заодно и всех европейцев из дипломатического предместья Буюк-Дере. Сановникам едва удалось отговорить его от этой безумной затеи.

Министр реис-уль-кюттаб Пертев-паша потребовал от послов объяснений. Но те ничего не могли толком сказать, так как наваринский погром был большой неожиданностью для них самих. Английский посол Каннинг и французский Гильемино выразили свое глубокое сожаление по поводу случившегося. Наш Рибопьер многозначительно отмолчался.

– От имени Высокой Порты я требую прекращения вмешательства в наши внутренние дела и возмещения понесенных убытков! – заявил послам Пертев-паша. – В противном случае мы перережем всех христиан!

В ответ на это послы, посовещавшись, выдвинули встречный ультиматум о немедленном заключении Портой перемирия с греками. На этом настоял Рибопьер. Англичанин с французом лишь уступили его настойчивости.

Получив послание, султан Махмуд велел собрать высший совет Порты. Открывая его, великий визирь сообщил:

– Отделение Греции от Порты сегодня уже необратимо. Но дело уже не в самой Греции, а в том, что московиты, англы и франки, словно алчные псы, будут теперь требовать все новые и новые наши провинции, пока не погубят нас совсем! Что нам делать? – вопросил собравшихся визирь. – Должны ли мы принять требования франков, англов и московитов, чтобы потом погибнуть через десяток лет со связанными руками и без малейшего выстрела, или будем сражаться?

– Мы предпочитаем славную смерть бесстыдному истреблению! – заявили собравшиеся.

– Тогда мы будем драться сразу против трех держав и греков. Сил у нас мало. Вскоре к Константинополю придет вражеский флот и будет жечь наши дома. Возможно, придет голод, и мы станем пожирать собак. Но дозволено ли Кораном умирать бесполезно?

– Великий пророк, принуждаемый в свое время неверными подписать мир, предпочел объявить им войну! – подал голос молчавший дотоле муфтий. – Призовем же и мы Аллаха, покровительствующего слабым против сильных!

Совет поддержал мнение муфтия, и отказ от требований союзников был решен. Разъяренный султан послание послов порвал. В ответ на это посланники потребовали выездные паспорта и покинули Константинополь. Дипломатические отношения всех трех союзных держав с Турцией были прерваны. Из Константинополя казалось, что столкновение сразу с тремя ведущими европейскими державами неминуемо. Но ничего подобного не произошло. Покидая Константинополь, Каннинг и Гильемино втайне от Рибопьера встретились с Пертев-пашой.

– Хотя мы и уезжаем, со стороны наших правительств не будет никаких враждебных действий! – заявили они турецкому министру. – Наш отъезд – это только следствие происков русских!

– Будут ли приниматься вами какие-нибудь меры против московитов? – вопросил послов министр иностранных дел.

– Безусловно! – дружно заверили Пертев-пашу Каннинг с Гильемино. – Вскоре будет созван международный конгресс, и если русские не откажутся от своих притязаний на Порту, дело примет совсем иной оборот! Мы вас в беде не бросим!

– Я передам ваши мудрые слова султану! – склонил голову Пертев-паша.

Выслушав своего министра, Махмуд II повеселел:

– Собаки, как всегда, не смогли поделить кость и уже перегрызлись между собой! Аллах по-прежнему милостив к нам!