Александр Дюма - Исповедь маркизы

Буре во всем признался, и его друг стал бледен как смерть.

— Ах! Помилуй, мой бедный Буре, ты этого не сделаешь! Но что же с тобой будет?

— Я не знаю и прошу у тебя совета.

— Это нелегко… Мы молодые люди без гроша за душой, но мы не злодеи, и я уверен, что ты не притрагивался к деньгам этой мерзавки, как и к ее коробке с конфетами.

— Словно к святыням, не сомневайся! Однако пора принять решение.

— Друг мой, остается только одно: предупредить Лекуврёр.

— Если я появлюсь у нее в таком виде, лакеи примут меня за вора и выставят за дверь.

— Значит, идти надо не к ней. Я не могу в это вмешиваться; к сожалению, в моем положении малейшее соприкосновение с юбкой, особенно с юбкой актрисы, отдаляет меня от цели на десять лет, если не лишает ее навсегда. Я могу лишь давать тебе советы, и ты должен следовать им. Сегодня же вечером напиши анонимное письмо Лекуврёр, назначь ей свидание… в Люксембургском саду… возле… пятого дерева на главной аллее.

— Она не придет.

— Придет. Напиши еще, что это по крайне важному для нее делу и что она должна прийти одна или в сопровождении своего самого надежного друга.

— Кто это напишет?

— Любой писец в своей лавочке. Пусть кто-нибудь другой поставит адрес.

— Я сам его напишу измененным почерком; болтливость может стоить мне жизни!

— Ты не обратил внимание: за тобой следили?

— Я же говорил, что нет.

— Стало быть, эти люди — круглые дураки! Если бы я задумывал преступление, то взялся бы за дело иначе. А теперь надо возвращаться: отпущенные мне два часа скоро истекут. Делай, что я тебе посоветовал, и приходи ко мне после встречи с Лекуврёр.

Буре неукоснительно придерживался указаний друга; послание было написано и отправлено по почте. Лекуврёр получила его, когда вернулась домой с д’Аржанталем и актрисой по имени Ламотт. Они стали совещаться втроем. Ламотт придерживалась мнения, что не следует ходить на свидание; д’Аржанталь, напротив, считал это необходимым; любопытство внесло свою лепту, и дамы решились последовать совету кавалера. Час встречи приближался, и они отправились туда все вместе.

Аббат поджидал их, спрятавшись за деревом, опасаясь, как бы его не заметили, а также страшась, что актриса не придет; когда она появилась, у него потемнело в глазах и он был вынужден прислониться к дереву. Узнав священника, пришедшие вскрикнули от изумления.

— Аббат Буре! — воскликнула актриса. — Он в крайней нужде, этот юноша! Ему нужна помощь, следует его выручить, д’Аржанталь; это наш давний друг.

Д’Аржанталь уже открывал свой кошелек; каково же было его удивление, когда мнимый бедняк подошел к нему с раскрытой ладонью, полной золотых монет! Друг Лекуврёр вначале подумал, что аббат сошел с ума.

— Ах, мадемуазель, мадемуазель, — сказал Буре, — какая радость видеть вас снова!

— Эх, мой бедный аббат, вам следовало прийти ко мне домой; к чему эта таинственность? Почему вы выглядите как нищий, будучи обладателем золотых слитков?

— Мадемуазель, я не притронусь к этому гнусному золоту, оно жжет мне пальцы! Мне дали его, чтобы я вас отравил.

— Меня? Кто же?

— Герцогиня Буйонская.

— Ах, злодейка! Она не может простить мне Федру.

Я забыла вам рассказать, что немного раньше, в разгар их ссоры, в Комеди-Франсез произошел небольшой скандал. Лекуврёр исполняла роль Федры; г-жа де Буйон сидела в ложе театра.

Когда актриса произносила слова:

Ведь мне самой известно Мое предательство. Нет, я не так бесчестна,

Как те искусницы, что, ловко скрыв свой грех,

Глядят с невинностью бестрепетной на всех [15] Расин, «Федра», III, 2. — Пер. М.Донского. , —

она обернулась к г-же де Буйон и пристально на нее посмотрела.

Все в зале это заметили.

Взбешенная герцогиня решила упрятать соперницу в тюрьму Фор-л’Эвек. Скандал успокоили, но герцогиня затаила обиду, не уступавшую прежним вспышкам ревности; возможно, именно этот случай толкнул ее на преступление.

Аббат подробно рассказал о том, что произошло, предъявил конфеты и кошелек в качестве вещественных доказательств и поклялся всеми богами, что предпочитает умереть с голоду или быть зарезанным, нежели умолчать о подобной подлости.

Все слушали, оставаясь в замешательстве.

— Эта женщина умалишенная! — вскричала Ламотт. — Надо посадить ее в сумасшедший дом.

— В самом деле, д’Аржанталь, что делать?

— Единственный способ спасти вас обоих — это немедленно проводить аббата к начальнику полиции.

— Он прав; аббат, следуйте за мной, я вас к нему отведу.

— Мадемуазель, вы просите меня пожертвовать жизнью. Я наживу себе слишком могущественных врагов, которых мне, бедняге, не одолеть. Но если вы надеетесь таким образом спасти свою жизнь от опасности, я последую за вами без колебаний.

— Вы ошибаетесь, аббат: защита распространится и на вас, с вами не посмеют ничего сделать.

— Пойдемте, пойдемте, мадемуазель, и да услышит вас Бог!

Они сели в карету Федры и отправились к г-ну Эро, который принял посетителей, едва только услышав имя прекрасной актрисы. Ему поведали о случившемся; он выслушал все, бледный как полотно, и был почти убит этим рассказом.

— Дайте конфеты, аббат.

— Вот они, сударь, а вот и кошелек; отдайте его беднякам.

— Я не возражаю и начну с вас; по-моему, вы нуждаетесь в деньгах как никто другой.

— О нет, сударь, я бы к ним не притронулся, даже если бы речь шла о моей жизни.

Привели какого-то несчастного пса, умиравшего с голоду; ему дали одну конфетку, он сделал оборот вокруг своей оси и четверть часа спустя сдох.

— Ах! Вот что меня ожидало! — вскричала актриса, будучи на грани обморока. — Это чудовищно!

— Которая из двух дам Буйонских дала вам это поручение, аббат?

— Герцогиня, сударь.

— Это меня нисколько не удивляет.

Принцесса Буйонская, внучка великого Собеского и свояченица принца Чарлза Эдуарда Стюарта, не была способна на такой гнусный поступок.

— А теперь скажите, аббат, вы подтвердите это обвинение?

— В присутствии всего света, в присутствии самой герцогини. Что касается двух ее посланцев, то я дал вам их приметы, и если мерзавцев найдут, я узнаю их без труда.

— Я доложу обо всем королю и его высокопреосвященству; между тем с вас, мадемуазель, и с вас, аббат, не будут спускать глаз; не беспокойтесь на этот счет. Я сумею вас разыскать, если вы мне понадобитесь.

Начальник полиции отпустил посетителей. Лекуврёр называла Буре не иначе как своим спасителем и заявляла, что никогда его не бросит. Она поместила священника в своем доме, в небольшой антресоли, где он ни в чем не знал нужды, и аббат де Бернис не раз навещал его там тайком. Еще более поразительно то, что никто не разыскивал и не беспокоил аббата; герцогиня Буйонская, казалось, забыла и о своих замыслах, и о выбранном ею орудии мести. Если бы кто-то не проболтался о том, что произошло, все осталось бы в тайне. Однако слухи неведомым образом распространились, и несколько месяцев спустя эта история стала всеобщим достоянием.