Александр Дюма - Исповедь маркизы

— Сударыня, когда человеку выпадает честь быть супругом такой женщины, как вы, он счастлив и горд всем ее показывать.

Увы! Бедняга! Он так старался всем ее показать, что в конце концов потерял ее. Лолотта не смогла вынести постоянных унижений; она болезненно переносила их и умерла. Новость обсуждали в городе и у философов, друживших с покойной.

Философы сочинили надгробные речи и похвальные слова в стихах и прозе. Муж окружил себя ими, как и портретами умершей. Я же, не будучи ни философом, ни ханжой, иначе распорядилась бы жизнью Лолотты. Ей следовало сидеть дома и принимать там мужчин; все поспешили бы туда. На это отважились бы и некоторые женщины без предрассудков, которые привезли бы с собой других, и постепенно люди бы к ней потянулись, если бы она не показывала вид, что гоняется за ними; только при этом условии можно привлечь их к себе.

Еще один человек, которому я хочу уделить немного внимания — ибо я рассказываю обо всех, кто выделялся в мое время и кого я знала, — это кардинал де Бернис. Он занимал достаточно важное место в свете, чтобы пройти незамеченным. Вольтер привел его ко мне, когда он заканчивал семинарию Святого Сульпиция, не добившись там успеха, из-за чего отчасти потерял интерес к избранному призванию и обратился к поэзии.

Юноша подружился с Жанти-Бернаром, который вовсе не был милым и устраивал вечеринки, которые он называл праздниками роз; при этом гостей на них он принимал с мрачным видом гробовщика. Свет не видывал ничего более странного. Эти празднества происходили в каком-то павильоне, я уже не помню где, за городом, в июне. Хозяин запихивал в домик столько роз, сколько там могло уместиться, и украшал ими волосы приглашенных женщин; от этого аромата можно было упасть в обморок.

Затем он невозмутимо говорил пошлости, сравнивал каждую из этих дам с богиней, и на том все кончалось.

Итак, Жанти-Бернар был наставником и другом семинариста; он научил его составлять букеты Хлориде и обрел в его лице столь способного ученика, что юношу прозвали парнасской цветочницей. Непосвященные присовокупляли к этому прозвищу имя Б а б е т (так звали одну продавщицу цветов в те времена).

Молодой человек начал с того, что стал ходатайствовать перед Буайе, епископом Мирпуа, ведавшим распределением церковных бенефициев, о получении доходной должности. Тот ответил отказом, прибавив, что ему никогда ничего не добиться, пока он, Буайе, будет на своем месте.

— Я подожду, ваше преосвященство, — очень почтительно отвечал де Бернис.

Все узнали об этих словах и запомнили их.

Что же касается аббата, то все его средства к существованию сводились к доходу от должности каноника в Бриуде и маленького бенефиция в Булонь-сюр-Мер; этого хватало разве что на чистую воду.

И тут один его друг представил де Берниса г-же д’Этьоль, к которой начал проявлять большой интерес король. Аббата пригласили к ней в Этьоль, и будущий посол, будущий кардинал прибыл туда на небольшом перевозном судне и с узелком под мышкой. Госпожа д’Этьоль любила веселье, остроумные шутки, лесть и стишки; молодой человек ей понравился, а для такой женщины, как она, это было самое главное.

Де Берниса посвятили в тайную связь короля с этой новоявленной фавориткой, и он чудесно поладил с ними.

И вот, когда г-жа д’Этьоль перебралась во дворец, в числе первого, чего она добилась, были милости для ее подопечного: пенсион в размере ста луидоров из королевской казны, а также квартира в Тюильри. Она обставила его жилище за свой счет, к величайшему удовольствию аббата. Затем, поскольку он был славным дворянином, благодетельница сумела перевести его из маленького бриудского капитула в лионский капитул, где место каноника уже не было синекурой, не приносящей дохода.

Итак, аббат де Бернис неплохо устроился. Он был хорош собой, с чрезвычайно благородным лицом и необычайно проницательным взглядом. Он оказался при дворе под покровительством нового божества и сразу же встретил там радушный прием.

Одной из самых красивых женщин той поры была принцесса де Роган; она благосклонно относилась к ненавязчивым знакам внимания, и аббат, полагавший, что он вполне может ей понравиться, дерзнул попытать счастья. Для этого надо было иметь о себе очень высокое мнение, но женщины такие странные! Что касается меня, то все священники мира, даже если бы они обладали умом Вольтера и красотой Аполлона, тщетно пытались бы привлечь мое внимание — я и пальцем бы не шевельнула, чтобы их поманить. Я предпочла бы умереть мученической смертью, сгореть от своих неистовых страстей, нежели утолять их с обладателем митры или биретты. Но о вкусах не спорят.

Однажды утром принцесса де Роган получила очень красивый букет со стихами, которые были приколоты к каждому цветку и воспевали ее как Венеру, Минерву, Флору и Гебу (некоторые поэты того времени чудовищно злоупотребляли этим мифологическим хламом). Стихи были прочитаны всем гостям; их сочли восхитительными, и придворные начали на все лады расхваливать аббата. Госпожа де Роган запомнила эти похвалы и задумалась; влюбленный приобрел в ее глазах вес, которого до этого у него не было. Она позволила ему за ней ухаживать; это было уже немало.

Что произошло потом? Не знаю. Каким образом де Бернису удалось покорить принцессу, вызвать у нее подлинное чувство, граничащее с безумием? Не могу этого сказать. Несомненно одно: тремя неделями позже он стал ее постоянным официальным любовником, они все время проводили вместе, и она совершенно открыто, высоко подняв голову, возила его с собой повсюду.

В это время оказалось вакантным место посла в Венеции. Принцесса пошла к королю и попросила эту должность для аббата де Берниса; тут же явилась и г-жа де Помпадур (дамы сговорились между собой заранее). Людовика XV так обхаживали, что он не смог отказать. Однако, когда король остался наедине со своей любовницей, он стал всячески насмехаться над ней и г-жой де Роган за их интерес к этому аббатику.

— Он будет прекрасным послом, ваше величество, послом, от которого все женщины потеряют голову, а в Венеции это очень важно.

С г-ном де Бернисом в ранней молодости приключилось весьма серьезное происшествие; он с честью вышел тогда из положения, хотя оно было непростое, и вспоминал об этом, став могущественным человеком, что случается весьма редко. Следует приступить к рассказу издалека: это любопытная история.

Герцогиня Буйонская была одной из тех женщин, которую лучше всего может живописать знаменитый стих:

Сама Венера то, схватившая добычу. [14] Расин, «Федра», 1,3. — Пер. М.Донского.

У герцогини было до крайности много любовников, и она не гнушалась ни одним мужчиной, каким бы он ни был. Требовалось лишь, чтобы он был красив и силен, а до остального ей не было никакого дела, и духовные достоинства кавалера отнюдь не входили в число качеств, которые ее привлекали.