Александр Дюма - Исповедь маркизы

В ту пору в свете появился некий маркиз де Гибер, еще молодой человек благородного происхождения, довольно хорошо принятый в обществе, при этом очень фатоватый, чрезвычайно тщеславный и самовлюбленный, считавший себя самим совершенством, позволявший окружающим льстецам говорить ему комплименты и охотно превозносивший самого себя при всяком удобном случае.

Гибер проник в компанию философов, чьи взгляды он разделял, и они, не гнушаясь скромными дарованиями маркиза, с удовольствием приняли его в свои ряды в качестве вывески и примера благодаря имени, которое он носил.

Этот господин сочинял трагедии и трактаты о военной тактике; он был воином и поэтом одновременно. Он читал стихи кстати и некстати, а также без устали рассказывал о своих подвигах. Маркиз был педантом, хвастуном и фатом одновременно, хотя каждое из этих трех свойств, даже взятое по отдельности, делает человека несносным. Однако у Жюли было относительно него другое мнение.

Мадемуазель де Леспинас познакомилась с Гибером у г-жи де Шуазёль в то время, когда умирал г-н де Мора и она выставляла напоказ свою скорбь, которую в свете относили на счет ее угрызений совести. Люди настолько вознамерились все прощать этой особе, что даже ставили происходящее ей в заслугу; обычно говорили вот что:

— Бедная мадемуазель де Леспинас в отчаянии: господин де Мора умирает оттого, что она была слишком строга с ним. Она не может себе этого простить и печалится. Как это деликатно и красиво!

Заметьте, такое говорили ханжи.

Что касается философов, то они хранили молчание из уважения к д’Аламберу, их божеству, и для того, чтобы не признаваться всей Франции, что его одурачили.

Господин де Гибер, подобно другим, восхищался возвышенной скорбью Жюли и бесконечно разглагольствовал по этому поводу, чем производил на героиню впечатление. Она принялась непомерно превозносить маркиза, ибо, одним словом, он ее очаровал, очаровал до такой степени, что она забыла безупречного человека, доведенного ею до смерти.

С этого времени сердце Жюли стало разрываться на части между угрызениями совести и надеждами. Гибер отправился в Пруссию с военной и литературной миссией; ему предстояло даже посетить Россию; перед отъездом он не забыл обменяться с этой ветреной особой клятвами и признаниями, но так и не получил от нее обещания часто писать.

Мадемуазель де Леспинас рассказала ему о своем горе; маркиз знал об истинной причине его, а также о ее связи с г-ном де Мора. Она сказала ему:

— Он умирает, и, когда его не станет, я тоже умру.

Гиберу хотелось, чтобы Жюли жила; он поклялся, что будет любить ее так же сильно, как ее любили прежде, и вернет ей все то, что она потеряла.

— Да, — ответила она, — я люблю, чтобы жить, и живу, чтобы любить.

— В таком случае живите и любите меня.

Мадемуазель де Леспинас позволила себя уговорить и приняла эту новую любовь; началась переписка. Таким образом, дама поделила свое сердце на три части, как говорят лавочники: одна из них принадлежала д’Аламберу, которого приходилось обманывать, и он как нельзя лучше подходил для этой роли; другая — бедному угасавшему Мора, которому Жюли писала, что желает последовать за ним, если он умрет, или будет жить ради него одного, если он сумеет превозмочь свои недуги; наконец, третья — великолепному Гиберу, который, словно Deus ex machina [13] Бог из машины (лат.). этой комедии, сначала требовал комплиментов и лести, а затем — заверений в том, что он вернул эту страдалицу к жизни.

Она проделывала все это с искусством и ловкостью женщины, которая заводит романы чуть ли не с тех пор, как появилась на свет.

Господин де Мора умер, а Гибер вернулся. Этот победитель, чтобы вполне утешить несчастную, окончательно занял место покойного и стал любовником мадемуазель де Леспинас из сострадания к ней.

Жюли же, напротив, отдалась этому чувству с воодушевлением и пылом, с избытком превосходившими ее прежние увлечения. Она испытывала к новому любовнику гораздо более сильную, более неуемную страсть, чем к его предшественникам.

Маркиз же всячески этим забавлялся. Сначала он просил Жюли держать их связь в строжайшем секрете и во всеуслышание объявил себя близким другом д’Аламбера, а также его учеником. Гиберу необычайно льстила дружба с этим редким умом, и он не решался ее лишиться. Он желал быть с Жюли из тщеславия, кичась этим чувством перед самим собой, а не перед другими.

Исходя из этого, маркиз уделял ей четверть часа один раз в два-три дня, но каждое утро ему требовалось от нее письмо, в котором она вновь и вновь должна была повторять, что он самый гениальный человек своего времени и что «Коннетабль», бездарная трагедия, принадлежащая его перу, — это шедевр.

Д’Аламбер снова оказался как нельзя кстати: он превозносил повсюду достоинства своего соперника, объявляя его, по меньшей мере, равным Вольтеру, и утверждая, по словам его подруги, что маркиз — самый ученый, самый отважный, самый благородный и самый талантливый поэт из всех дворян королевства.

Однако при всем этом Гибер мало отдавался той безумной любви, которую он внушал бедняжке.

Помимо маркизы у него было в то же самое время еще две-три любовницы, которых он отнюдь от нее не скрывал; в конечном итоге он женился на юной барышне, которую любил так, как способен был любить. Вначале Жюли его возненавидела, а затем простила и стала обожать еще более страстно. В ее сердце шла борьба сожалений, угрызений совести, отчаяния и поверженных желаний, что в конце концов убило несчастную: человеческая природа оказалась не в силах это вынести.

Погубив свою любовницу, Гибер принялся хвастаться этой смертью. Он написал в присущем ему напыщенном витиеватом стиле похвальное слово мадемуазель де Леспинас под названием «Элиза», где поведал по этому поводу все то, о чем его вовсе не просили. Он выставлял напоказ скорбь, напоминавшую скорбь г-на де Лозена после кончины Мадемуазель; однако это был совсем иной случай.

Эта смерть открыла несчастному д’Аламберу глаза и привела его в отчаяние. Жюли оставила завещание, которое никто не понял. Д’Аламбер стал ее душеприказчиком; он должен был распорядиться всем завещанным ею имуществом, раздать такому-то и такой-то все то, что она им оставила. Покойная не запечатала своих бумаг и наказала другу их перебрать и рассортировать. Увы! Ветреница не сожгла свою переписку, и он узнал, что у него на глазах она обманывала его на протяжении десяти лет, что у нее за это время было два любовника, один за другим, а он ничего не видел.

Свет еще не видывал столь пристыженного философа!

Д’Аламбер этого не скрывал. В его кругу люди ничего не скрывают. Он написал об этом, чтобы развеять все сомнения. Затем философ удалился в свою квартиру в Лувре, и его характер коренным образом изменился. Он думал только о Жюли, утратил свою всегдашнюю веселость, от него осталась одна тень. Когда бедняге напоминали о прегрешениях Жюли, о печальных минутах, которые он пережил по ее вине, он отвечал: