Александр Дюма - Исповедь маркизы

После смерти председателя я доподлинно узнала, что он вздумал в одно прекрасное утро отправиться в парадном облачении к даме своего сердца, чтобы просить ее руки. К счастью, он явился к ней в ту минуту, когда там был д’Аламбер; в противном случае барышня несомненно поймала бы его на слове, ведь она страстно желала выйти замуж. Председатель собрался с мыслями, припоминая разного рода губки бантиком и пальчики веером, которые были приняты в его молодости.

— Мадемуазель, — начал он, — вы стали жертвой величайшей несправедливости со стороны очень дорогой мне особы; прошу вас верить, что я совершенно к этому непричастен.

— Это нам известно, председатель; свидетельство тому — ваше присутствие здесь, ведь если бы госпожа дю Деффан об этом узнала, она бы навсегда с вами рассталась.

— Прошу прощения, маркиза не рассталась бы со мной. Госпожа дю Деффан уже не может обходиться без того, чтобы меня не мучить, а я не могу обходиться без того, чтобы не мучить ее. Поэтому я пришел предложить вам способ все уладить.

— В способах все уладить, председатель, мы больше не нуждаемся.

— Не может быть, чтобы мадемуазель де Леспинас в этом не нуждалась; она любила госпожу дю Деффан и, если бы мадемуазель де Леспинас согласилась стать моей женой, маркиза приняла бы ее с моей помощью и…

— Бесполезно продолжать, сударь, это невозможно.

— В таком случае, дорогой д’Аламбер, женитесь на мадемуазель, и это правильно, ведь вы любите ее уже десять лет.

— Мадемуазель не собирается выходить замуж, — ответил философ, — я не понимаю, откуда у вас такие мысли.

Право, я и сама этого не понимаю. Такой умный, такой тактичный человек, который держал в руках всех, кто его окружал! Председатель сказал Пон-де-Велю, что он вовсе не желал, чтобы его предложение приняли, и зашел так далеко лишь для того, чтобы побудить д’Аламбера последовать его примеру. Это нелепая причина; я предпочитаю считать, что этот человек потерял рассудок.

В конце концов ухажера выпроводили, осыпая его похвалами и выражая ему благодарность, о чем эта клика всегда вспоминала.

Д’Аламбер жил на улице Мишель-ле-Конт, в доме стекольщицы; представьте себе, какой путь он проделывал каждый вечер с улицы Бельшас. И нередко он проделывал его дважды в день. Жюли очень гордилась его любовью, а также обществом, собиравшимся в ее доме и приходившим туда до конца ее дней, хотя она не делала ничего, чтобы удержать своих друзей, так как ее положение было в высшей степени непрочным.

Она стала близкой подругой г-жи Жоффрен и царила на ее ужинах по средам, куда из женщин допускали ее одну. Ум мадемуазель де Леспинас вполне заслуживал подобной награды, и к тому же этого желал д’Аламбер; таким образом, барышня была окружена свитой и в своем доме, и в чужих домах. Все это продолжалось так или иначе, пока ее покровитель не заболел гнойной лихорадкой, которой его врач Бувар был вначале сильно обеспокоен. Философ ютился у стекольщицы в маленькой, весьма опасной для его здоровья комнате; г-н Ватле немедленно предложил д’Аламберу место и покои в своем доме на бульваре Тампль, и, как только больного туда перевезли, Жюли водворилась у его постели в качестве сиделки, не заботясь о том, какие разговоры об этом начнутся.

А разговоры свелись к тому, что ее поступок сочли превосходным. То, что погубило бы любую другую женщину, подняло репутацию сироты на небывалую высоту. Философы восхваляли ее на все лады. Ее сравнивали с самыми выдающимися праведницами, восклицали, что она попирает предрассудки и следует природе, ухаживая за своим другом на глазах у всех.

— Это бесподобная девушка! — кричали повсюду Лагарп и Мармонтель.

Вольтер написал д’Аржанталю, что все это чрезвычайно трогательно и д’Аламбер очень счастлив, а также что отныне он окончательно возомнит себя сыном г-жи де Тансен и возьмет компаньонку г-жи дю Деффан в экономки. Вольтер был единственным здравомыслящим человеком в этом стаде.

В конце концов д’Аламбер выздоровел и, похоже, не собирался ни расставаться с Жюли, ни возвращаться к стекольщице; голубки нашли себе другое пристанище, где они могли жить вдвоем, и заявили urbi et orbi [12] Городу и миру (.тт.). , что отныне всегда будут вместе.

Это также было принято без возражений. Чета стала принимать гостей и разъезжать повсюду. Всякий раз, когда они появлялись в обществе, философы млели; все готовы были преклоняться перед ними за их добродетели и естественное поведение.

Однако Жюли было этого мало, ей требовалось еще больше. Философские беседы и пленительный ум д’Аламбера не вполне удовлетворяли пылкую душу и живое воображение мадемуазель де Леспинас; вероятно, шалости друга доставляли ей удовольствие, она смеялась над его необычайно забавными остротами, вдвойне забавными в устах подобного человека. Однако барышня не чувствовала себя счастливой, и в ее жизни не хватало настоящей любви.

Как-то раз по воле случая Жюли познакомилась у г-жи де Буффлер с одним из самых очаровательных и самых безупречных светских людей — г-ном де Мора, сыном испанского посла г-на Фуэнтеса. Все женщины его обожали и гонялись за ним; кавалер обладал лицом и фигурой Аполлона, а также необычайным умом, внешним величием и необычайными дарованиями.

Мадемуазель де Леспинас не преминула безумно влюбиться в г-на де Мора и не скрывала это от него; он же вначале не обращал на нее внимания, ибо ее внешность отнюдь не была яркой, скорее напротив. Жюли удалось добиться, чтобы он ее выслушал, и с этого часа победа была ей обеспечена. Молодой испанец никогда еще не встречал более неподдельного обаяния, чем у этой странной девицы; за один вечер он влюбился в нее до умопомрачения и, когда она решила вернуться домой, отвез ее туда в своей карете и стал умолять позволить ему приезжать к ней.

— Надо поговорить об этом с господином д’Аламбером, — ответила Жюли, — я никого не принимаю, сударь, не спросив у него разрешения, и не потому, что он меня принуждает, но потому, что я обязана это сделать.

— Кем же он для вас является, мадемуазель? Не слишком ли неделикатно об этом спрашивать?

— Вовсе нет, сударь, и все, кто нас знает, скажут вам: он мой друг.

— И ради друга вы принимаете эти необычные меры предосторожности?

— Мы еще встретимся у госпожи де Буффлер, сударь, и поговорим подробнее, а теперь позвольте мне вас покинуть.

С каждым днем молодой маркиз де Мора все больше и больше увлекался мадемуазель де Леспинас. Он был гораздо моложе Жюли, которой в ту пору шел тридцать четвертый год. Их любовь была похожа на роман, что для обоих было вполне естественно.

Бедняга д’Аламбер об этом не догадывался. Он видел, что настроение его подруги в корне изменилось и, покорно принимая ее прихоти и даже вспышки гнева, спрашивал себя и других, в чем он провинился, чем заслужил подобное отношение.