Александр Дюма - Исповедь маркизы

В этих чрезвычайных обстоятельствах, впервые, когда семинарист действительно нуждался в свободе, он написал своей тетушке, попросив ее приехать, что она и сделала; он объявил г-же де Буффлер, что ему нужен двухнедельный отпуск для задуманного им небольшого путешествия.

Госпожа де Буффлер ответила, что это довольно большой срок и он должен обратиться к своему начальству, а она поддержит его просьбу.

— И только, сударыня? У вас не найдется для меня более обнадеживающих слов? Теперь я знаю, что мне остается делать.

— И что же?

— Скоро увидите.

Буффлер взял перо, немного подумал и написал дюжину стихотворных строк; тетушка смотрела на племянника, ничего не понимая.

— Что вы там пишете?

— Письмо.

— Кому?

— Одной важной особе, которая за меня поручится, я в этом уверен.

— Кто это? Если я знаю этого человека, то возьмусь передать письмо.

— Вы его знаете, но я не отдам вам письмо, я вам больше не доверяю.

— Дитя мое, это очень плохо.

— Правда?

— Да, это очень плохо.

— Вы по-прежнему меня любите?

— Я люблю вас, как сына.

— Точно?

— Да.

— Читайте же и поклянитесь мне отдать это принцу, а это передать моей матушке.

Тетушка прочитала стихи, сочла их прелестными и растроганно сказала:

— Клянусь.

Мы сострадаем горестям, какие сами испытали!

Эта женщина достаточно любила на своем веку, чтобы не сочувствовать тем, кто был влюблен.

Она передала стихи племянника господину принцу де Конти. Он нашел их очень милыми и послал одну из своих карет в сопровождении личного камердинера, которому доверял, в семинарию за молодым аббатом, чтобы отужинать вместе с ним. Принцу не посмели отказать, и влюбленный уехал, пребывая в полном восторге.

Буффлер часто бывал в Тампле и был знаком с его высочеством; он поблагодарил принца со всем пылом владевшей им страсти. Господин де Конти расспросил юношу; принц был очень добр и держался чрезвычайно просто; к тому же высшая французская знать с давних пор привыкла относиться к родственниками короля как к равным, а Буффлер был слишком уверен в своем благородном происхождении, чтобы позволить себе робеть в беседе с принцем.

— Итак, аббат, — спросил принц, — стало быть, вы скучаете в семинарии?

— Да, сударь, притом основательно.

— А прошлой зимой вам там нравилось.

— О! Так это было зимой!

— Да, зимой птицы привыкают сидеть в клетке, а летом щебечут о своей любви; говорят, вы влюблены.

— Я не давал никому права изобличать меня в этом.

— Как! Даже графине?

— Никому, ваше высочество.

— Буффлер, я буду вашим доверенным лицом.

— Это большая честь, сударь, хотя мне пока нечего поверять вам.

— Полноте! А долина Шеврёза, а прекрасная Алина!

— Кто вам сказал?..

— Вы покраснели! Значит, меня не обманули. Послушайте, как бы вы отнеслись к другу, который дал бы вам резвого скакуна, лакея, сто луидоров на карманные расходы, туго набитую дорожную сумку и трехнедельный отпуск с правом распоряжаться им по своему усмотрению?

— Ах, ваше высочество, я стал бы благословлять этого человека.

— В таком случае благословляйте меня, ибо дело сделано. Я перехватил письмо вашей досточтимой матушки — все матери беспокоятся за своих детей, когда те далеко, — и послал вместо него свое. Мне известно, куда нередко заводят желания, подавленные затворничеством, и вы больше не узник; завтра утром слуга и две оседланные лошади будут ждать вас во дворе, готовые подчиняться вашим приказам; дорожная сумка в вашей комнате, а вот кошелек и отпускной билет; остается лишь получить право распоряжаться всем этим, и я вам его даю.

Молодой человек чуть не сошел с ума от радости. Он совсем потерял голову, чего не случалось с ним прежде, и пришел в себя лишь за бокалом шампанского; у него был сияющий вид.

— Этот молодой человек далеко пойдет, — произнес принц, выходя из-за стола, — но он откажется от духовного звания; Буффлер скорее создан быть мушкетером, чем носить сутану.

На следующий день Буффлер встал на рассвете и, наспех одевшись, вскочил в седло. Будучи вне себя от радости, он мчался галопом до самого Шеврёза, до милого домика, где его ждали, не надеясь увидеть, с утра до вечера. Алина первой заметила молодого аббата; она вскрикнула и быстро отошла от окна в глубь комнаты. Куртуа и другие обитатели дома пошли встречать влюбленного, хотя девушка жаждала видеть его сильнее всех.

Аббат тотчас же рассказал о своей удаче, отпуске и о том, как он счастлив.

— Друг мой, — сказал честный Куртуа, — будьте счастливы, Алина вас любит. Вы увидите, какой бледной она стала за время вашего отсутствия; бедняжка не отходит от окна и носит на груди ваши розы, успевшие увянуть.

Славный малый перечислил все эти приметы любви, испытывая боль в сердце и не скрывая своих чувств от счастливого соперника. Свет не видел еще подобной любви.

Буффлер рассеянно отвечал на приветствия домочадцев; он выслушал и принял их к сведению. Наконец, появилась Алина: она была прекраснее ангела, и на ее лице читалось испытываемое ею волнение. Девушка молча поклонилась своему возлюбленному: до чего же многозначительным был этот поклон!

Немного оправившись от первого смущения, молодые люди стали строить чудесные планы на период каникул аббата. Было решено устраивать прогулки и увеселения; был составлен список соседей, которым отдавали предпочтение; словом, г-ну де Буффлеру всячески старались доказать, с каким почтением и с какой благодарностью все относятся к его визиту.

Уже на следующий день после приезда молодого человека возобновились цветы, записки, стихи, комплименты и стыдливый румянец; вскоре дело дошло до рукопожатий, а затем до признаний и поцелуев; я не знаю, на чем бы остановились влюбленные, если бы не бдительность Куртуа, согласившегося уступить другу место, которое ему не удалось занять в сердце Алины, но не желавшего видеть, как ее сначала обесчестят, а затем, возможно, и бросят.

Итак, Куртуа встал между этой парой и ни на минуту не оставлял их одних. Они страшно на это злились, в особенности Буффлер; что касается малышки, то у нее было благородное сердце и здравый ум; она уже поняла, как вести себя в сложившемся положении. И вот они втроем принялись говорить о своих замыслах и о том, что следует предпринять для их осуществления.

Аббат уверял, что готов порвать свою сутану, он уверял, что женится на Алине, а его мать не станет этому противиться.

Девушка вздыхала и отводила взгляд; Куртуа же верил в успех этих планов.

— Только подумайте, — говорила она возлюбленному, — чего вы требуете от вашей досточтимой матушки: смириться с тем, что вы отказываетесь от избранного ею призвания, и видеть, что вы женитесь на такой бедной мещанке, как я; возможно ли такое?