Александр Дюма - Исповедь маркизы

— Посветите сударь… то есть сударю.

Господин де Лозен проводил даму до дверей с нарочито насмешливым видом; она помчалась как безумная и в одно мгновение добежала до фиакра, который привез ее и ждал на протяжении семи или восьми часов; кучер, спавший после своего похода в трактир, не знал, сколько прошло времени.

Графиня была не в себе, и в ее висках бил набат; возница спросил, куда ее отвезти, но она не знала, невольно забыв свой адрес; кучер остановил экипаж возле дворца Стенвилей и вышел, чтобы открыть дверцу. Он увидел, что дама не откликается, и решил, что она уснула.

Очевидно, добрый малый вообразил, что клиент последовал его примеру и, подобно ему, очнется, когда выспится. Кучер решил не тревожить его сон, которым пьяницы так дорожат, снова забрался на козлы и задремал, не сомневаясь в том, что узнает, когда тщедушный молодой человек захочет выйти: он запер дверцу кареты и был уверен, что тот не сможет выбраться без его помощи.

На рассвете графиня открыла глаза, узнала собственный дом и ощутила единственную потребность, единственное желание: обнять своих детей, а затем умереть. Она позвала кучера, вышла и начала стучать в дверь до тех пор, пока не разбудила привратника, который ее не узнал и у которого она спросила, дома ли г-н де Стенвиль.

Хозяин уехал в Версаль на неделю.

Тогда г-жа де Стенвиль осмелела и осведомилась о старой няне, которой было поручено заботиться о ее детях, заявив, что ей якобы нужно передать этой женщине письмо от сына; гостье показали комнату няни. Госпожа де Стенвиль была в плаще и шляпе, надвинутой на лоб; в этом наряде, в ту минуту, когда о ней никто не думал, она не могла вызвать никаких подозрений, даже у тех, кто знал ее лучше всех. Между тем привратник сказал, что гостье следовало бы прийти немного позже.

Графиня поднялась по лестнице и вошла в комнату няни, которая вскрикнула от испуга; она назвала свое имя, и старушка подумала, что ей это привиделось.

— Дай скорее юбку, накидку и отведи меня к моим дочкам; я не хочу, чтобы они видели меня в таком виде, и знаю, что мне нельзя у них долго оставаться. Поспеши!

Няня не могла поверить своим глазам; она вообразила, что перед ней призрак хозяйки, ибо лицо той было ужасно бледным, и не посмела с ней говорить.

— Господи! Если ты не хочешь, чтобы я умерла, не повидав своих детей, поторопись же, няня!

Графиня быстро переоделась и устремилась в комнату двух малышек; расцеловав их чуть ли не в исступлении, она опустилась на пол в алькове, будучи не в силах держаться на ногах.

Два часа спустя спешно вернулся муж графини, извещенный о ее исчезновении гонцом настоятельницы; он рассчитывал задержаться дома ненадолго и снова отбыть в Нанси. Граф застал жену в горячке, в бреду и в смертельной опасности. На этот раз все решили, что она не выживет, но она выжила, и жестокосердный г-н де Стенвиль отослал ее обратно в монастырь дочерей святой Марии.

Господин де Лозен — один из тех молодых дворян, которые прониклись философскими взглядами и хотят изменить во Франции все, и эти люди добьются своей цели; но я не очень-то знаю, что они предложат взамен. Между тем они ничем не дорожат, помнят разве что имена своих отцов и, всякий раз, когда поступают дурно, как мы видим, превосходят в этом отношении всех других.

Однако у герцога хватило совести не слишком распространяться о последней своей встрече с графиней, и очень немногие об этом узнали.

Этот странный век не похож ни на какой другой, и я не знаю, куда он заведет грядущие поколения. Мы видим, как люди благороднейшего происхождения, прельстившись призрачными идеями, разумом и в особенности новизной, готовят розги, которыми их же должны высечь, и, возможно, даже ножи, которыми их должны убить.

Таков г-н де Лозен, о котором я вам только что рассказала; таков господин герцог Шартрский, причем в еще большей степени, чем остальные; таков молодой маркиз де Лафайет, отправившийся воевать со множеством других сумасбродов на стороне республиканцев Америки, образчик которых нам являет Франклин.

Франклин! Выдающийся ученый, очень порядочный человек, но в то же время редкостный педант и исключительный зануда.

Я еще вернусь к нему и г-ну де Лафайету, но сейчас, не знаю почему, меня занимает одна странная история, о которой мне хочется рассказать в первую очередь; точнее, я прекрасно знаю, почему она меня занимает: думаю, дело в том, что она вызвала много разговоров и навлекла серьезные нарекания на покойного короля.

Нам поведали эту историю уже на следующий день в доме г-жи де Рошфор, то есть в доме герцога де Нивернуа, благопристойной подругой которого была графиня. Некоторые женщины таят все под личиной дружбы, и таков же стиль этой особы; по-моему, такое страшно пугает г-на Уолпола, стоит ему вообразить, что его сочтут моим любовником. Он знает, что дружба почти всегда лишь ширма, и опасается, что его обвинят в любви к восьмидесятилетней старухе.

После ужина король заглянул к г-же Виктуар; вернувшись к себе, он позвал одного из камердинеров и, вручив ему письмо, сказал:

— Жак, отнеси это письмо господину де Шуазёлю, и пусть он тотчас же передаст его епископу Орлеанскому.

Жак исполнил приказ; г-н де Шуазёль был тогда у г-на де Пантьевра, и слуга отправился туда. Господина де Шуазёля известили о приходе гонца, он получил письмо короля и, увидев поблизости Каде, старшего лакея г-жи де Шуазёль, велел ему непременно разыскать епископа и немедленно вернуться, чтобы доложить, где он его нашел.

Каде стал искать епископа повсюду. По истечении полутора часов слуга вернулся и поклялся, что его высокопреосвященства нигде нет; он так колотил в дверь епископа, что чуть не выбил ее, но никто не отозвался, и ему пришлось уйти ни с чем.

Господин де Шуазёль принял решение самому преодолеть лестницу в сто восемнадцать ступеней и снова постучать в дверь прелата; герцог стучал с такой силой, что слуги побежали ему открывать в одних рубашках.

Господин де Шуазёль просит повидать епископа по поручению короля. Его высокопреосвященство лег спать в десять часов; он просыпается и кричит:

— Кто там?

— Это я, у меня письмо от короля.

— Письмо от короля!.. Господи! Который час?

— Два часа ночи.

— Я не могу читать без очков.

— Где же они?

— Ах! В моих штанах…

Министр отправляется на поиски штанов и очков и приносит все это епископу.

— Что может быть в этом письме? Может быть, умер архиепископ Парижский? В чем дело?

И тот, и другой не на шутку обеспокоены; епископ берет письмо и читает его.

— Не угодно ли, чтобы я избавил вас от этого труда? — спросил его г-н де Шуазёль.

Епископ решил, что благоразумнее будет прочесть это письмо самому, но это ему не удалось, и он вернул бумагу министру; тот прочел вслух: