Александр Дюма - Исповедь маркизы

— Пора уезжать, монсеньер, — сказала она, — сейчас время сна, и слуги скоро придут в спальню вас будить.

— Ах! Это правда, Нанетта; ты даже не представляешь, от чего нас отрываешь.

— Монсеньер, я думаю о вашем здоровье. Госпожа может спать весь день, если ей так угодно, но вы! Вы должны показаться в обществе по своему обыкновению, и я не хочу, чтобы вас окончательно замучили, мой бедный Филипп; по крайней мере я не стану этому способствовать.

Я была тогда в полном замешательстве; я словно очнулась ото сна и старалась понять, что делать дальше; между тем господин герцог Орлеанский взял меня за руку и, когда Нанетта ушла, пылко спросил:

— Куда вас отвезти, мой ангел?

Что отвечать? Куда ехать? Мне казалось, что после этой безумной ночи дом мужа и родственницы для меня закрыт. Внезапно передо мной предстал призрак Ларнажа и начал бросать мне в лицо одну за другой клятвы, произнесенные утром в волшебном лесу. Это было какое-то наваждение, какое-то безумие; я чувствовала, что теряю голову, и не находила слов для ответа, ибо, возможно, была готова сказать грубость.

— Я спрашиваю вас, прекрасная маркиза, дивный ангел-утешитель, где вы намерены отныне жить? — снова спросил регент.

— У себя дома, монсеньер, у себя дома.

— Конечно, у себя дома; вот только, где будет находиться этот дом? Выбирайте: Франция велика, вся страна — в вашем распоряжении.

Я почувствовала себя оскорбленной и отдернула руку, которую он продолжал держать.

— Вы сердитесь, вы меня не понимаете. Поскольку отныне я буду жить ради вас, поскольку только вы сможете сделать меня благородным, сильным, неподвластным никаким порокам и стойким по отношению к любым невзгодам, вам нельзя меня покидать. Я должен видеть вас постоянно, каждую минуту, чтобы советоваться с вами и обретать подле вас мужество, которое мне понадобится; привычки неискоренимы, и если вы удалитесь, то дьявол, который очень хитер и всемогущ, вернется ко мне, а за ним последуют уныние и позор.

— Однако, монсеньер, я не могу…

Принц, как и я, увидел, что его мечта развеялась при свете дня; он догадался о моих чувствах.

— Ах! Вы раскаиваетесь! Вы меня больше не любите! — вскричал он проникновенным голосом. — Мне следовало бы об этом подумать и не доверять вашему возрасту, вашему легкомысленному сердцу; я страшно несчастен и обречен страдать до конца своих дней.

Я пришла в себя, и мне казалось, что жестоко продолжать его обманывать; тем не менее я предприняла еще одну попытку и вновь прибегла к нежным словам и умильным взорам. Принц последовал моему примеру и попытался мне поверить; мы оба прекрасно знали, что наши речи и взгляды лгут, но не смели в этом признаться: это было бы слишком мучительно.

— Отвезите меня к госпоже де Парабер, — попросила я, как бы подводя итог нашей встречи, — я не хочу от нее таиться, и мы вместе придумаем, как мне вернуться домой, чтобы там не заподозрили, будто я была где-то еще.

Принц не возражал. Эта просьба давала ему знать о моих подлинных намерениях. Желание скрыть свой проступок говорило о том, что я не собираюсь продолжать наш роман или, по крайней мере, встречаться с регентом постоянно. Наши блистательные планы рухнули от моего решения. Теперь, когда герцог разогнал свою тоску, он, возможно, не был раздосадован; вероятно, его не так уж прельщала роль Карла VII при Агнес Сорель и он считал, что ее трудно выдержать.

Нанетта позвала слуг; я уехала одна, снова пряча лицо под капюшоном, в той же карете, которая меня привезла. Регент смотрел мне вслед из окна; вместе со мной исчезло его последнее благое намерение.

Другой экипаж увез принца, который вернулся к своей привычной жизни. Вероятно, воспоминание об этой ночи преследовало его как угрызения совести. На следующий день регент прислал ко мне мужа Нанетты со своим портретом, на котором он был изображен не таким, каким был тогда, а шестнадцатилетним юношей, в возрасте, когда его красота, ум и чувства обещали столько надежд. Я была признательна ему за эту любезность.

Регент ничего мне больше не подарил; впрочем, я не приняла бы тогда другого подарка.

Увидев меня, г-жа де Парабер произнесла только:

— Я так и думала.

Разумеется, маркиза еще лежала в постели, но меня отвели к ней, согласно ее распоряжению. Она бесстрастно выслушала мою одиссею, не перебивая меня.

Я полагала, что она очень удивится.

— Все это мне знакомо, — заявила маркиза, — с господином регентом случаются благородные порывы, которые вызывают жалость к нему, когда видишь, как он потом снова падает на землю. Право, те, кто испортил этого человека, безмерно виноваты, и я надеюсь, что за эту мерзость Бог отправит притворщика Дюбуа на веки вечные ко всем чертям.

— Как! Вы знали господина регента таким? — спросила я.

— Я и многие другие. У него это называется вернуться в молодость.

Признаться, я была не на шутку оскорблена; мне казалось, что я одна удостоилась подобного зрелища; единственной привилегией, которой меня почтили, был Ретиро, да и то вряд ли! Кто знает?

Госпожа де Парабер помогла мне вернуться домой, не привлекая к себе внимания. Маркиза дала мне в провожатые старого глупого конюшего, которого она держала из милости и который годился только для почетной свиты.

Впрочем, моя родственница почти со мной не встречалась; мою жизнь она находила совершенно неподобающей. Она не желала за нее отвечать и с нетерпением ждала моего мужа, чтобы умолять его переселить меня в другое место.

Мне было известно, что он вернется не скоро. Чувствуя себя очень неуютно в этом монастыре, я решила сама написать г-ну дю Деффану, желая сообщить ему о своем намерении подыскать себе другое жилище.

Друзья нашли мне маленький, довольно милый домик в тихом отдаленном квартале, без соседей, ибо соседи отравляют нам жизнь. Если бы я сейчас была зрячей, то не осталась бы здесь по этой причине. Но что взять со слепой! Все и так на нее смотрят, где бы она ни находилась. Впрочем, мне уже нечего скрывать.

В тот день я поспала несколько часов и встала к вечеру; не успела я одеться, как мне доложили о приезде графини Александрины де Тансен. Я уже упоминала о ней и теперь хочу рассказать обо всей ее подноготной. Мы довольно часто виделись с этой особой, и она мне не нравилась, как и всем, кто ее знал.

Госпожа де Тансен, как известно, была сестра г-жи де Ферриоль и во многом была похожа на нее характером, однако ее красота и ум были иного свойства. Графиня Александрина занимала важное место в свете и странным образом там царила, хотя, как я уже говорила, ее никто не любил и не уважал. Эта особа всем внушала страх своей злобой, хитростью, кознями и тем, как ловко она устраивала свою собственную жизнь и жизнь своего брата, кардинала и архиепископа Лионского.