Александр Дюма - Исповедь маркизы

Что касается меня, то я не стремилась сблизиться с графиней. Я поняла, что она пытается узнать от меня сведения, которые помогали бы ей лучше лавировать среди подводных камней. Она выяснила, что я на очень хорошем счету в Пале-Рояле и Со, двух тогдашних оплотах власти, и с тех пор приберегала меня на будущее. Я могла пригодиться ей в трудную минуту.

Узнала ли уже г-жа де Тансен о моем успехе? Почувствовала ли она, что здесь можно получить какую-нибудь милость? Она всячески рассыпалась передо мной в любезностях. Я не оставалась в долгу, и, уверяю вас, мы обе блистали остроумием.

Коль скоро эта особа снова появилась в моих записках, я с ней уже не расстанусь: пришла ее очередь сесть на скамью подсудимых, и это для нее подходящее место, ибо мало у кого жизнь была такой бурной, как у нее, можете мне поверить. Мне доподлинно это известно от ее племянников — д’Аржанталя и Пон-де-Веля, которые были и по сей день остаются моими друзьями, вот уже почти семьдесят лет, что мы существуем бок о бок. Это долгий срок, и мы успели наговориться.

Луиза Александрина де Тансен от рождения обладала самыми привлекательными достоинствами и самыми отвратительными пороками, какими только Бог может наделить одно из своих созданий.

Графиня была красивая, статная и необычайно умная женщина; она меняла маски и личины по своему усмотрению и всегда понимала тех, с кем имела дело, поэтому у нее было ровно столько же приверженцев, сколько и слушателей.

Поскольку она была самая младшая дочь в семье, ее готовили в монахини и очень рано отдали в монастырь Монфлёри, расположенный близ Гренобля. Уже в этом юном возрасте Луиза Александрина твердо и определенно решила, что не позволит держать себя в заточении.

Она любила свет и нуждалась в нем; страсть к интригам была у нее в крови, и едва переступив порог монастыря, она произвела там переворот. Монахини, по крайней мере молодые, полюбили новенькую за то, что она проповедовала им необычные взгляды и всячески старалась забавлять подруг.

Она научила воспитанниц и послушниц притворяться и устраивала собрания, на которые созывали всю округу. Епископ вначале немного поупрямился, но в конце концов дал свое согласие на эти занятия, после того как Александрина убедила его, что они безвредны и необходимы, ибо занимают ум юных затворниц.

— Эта девочка, — с воодушевлением говорил о ней епископ, — станет крупной фигурой в Церкви, подлинным светочем: она знает все.

В самом деле плутовка знала все, хотя никогда ничему особенно нс училась; она была для этого слишком ленивой и обретала активность лишь в движении. Монастырь преобразился: она вдохнула в него жизнь.

Девушка оставалась там, пока ей не исполнилось шестнадцать лет. Как-то раз ее мать, г-жа де Тансен, приехала навестить дочь после свадьбы ее сестры с г-ном де Ферриолем и объявила, что вторую ее сестру вскоре ждет такая же судьба, а вот она должна готовиться через три месяца принять постриг.

— Сударыня, — возразила послушница, — мне вовсе не хочется становиться монахиней.

— Полноте, моя дорогая! Вы очень честолюбивы и нигде не устроитесь лучше. Вы станете аббатисой прежде чем вам исполнится двадцать пять лет. Какой муж обеспечил бы вам более завидное положение?

— Поэтому, сударыня, мне и не нужен муж.

— Что же вам нужно? Вы останетесь старой девой?

— Нет, сударыня, я стану канониссой.

— Ваш отец и слышать об этом не желает, он уже все решил. Двое его младших детей будут принадлежать Церкви. Вы с вашим любимым братом должны помогать друг другу.

Александрина не сдавалась: она просила, умоляла, заклинала — все было тщетно. Она даже пригрозила отказаться от монашеского обета у алтаря, но мать только посмеялась и спросила, чего бы та добилась, если бы навлекла на себя всякого рода неприятности, какие случаются в монастыре, вместо того чтобы обратить все в свою пользу.

Эти слова заставили дочь задуматься. Она попросила дать ей еще два месяца на размышления; просьбу девушки удовлетворили, намереваясь обойтись без ее согласия, если ее мысли примут неверный оборот.

Какой юной ни была Александрина, она инстинктивно понимала, что главное — это выиграть время.

Плутовке покровительствовал сам дьявол: он привел в аббатство молодого духовника, которого, кажется, звали аббат Флёре; священник был очень усердным и набожным, но столь же глупым, сколь и благочестивым. Мадемуазель де Тансен сблизилась с ним за неделю и поняла, что может сделать его своим союзником.

Девушка постаралась внушить священнику участие, рассказывая ему о своих горестях и терзаниях, и лицемерно притворялась столь же набожной и усердной, каким был он. Притворщица оплакивала свою горькую судьбу: она знала, что ее место — не в монастыре, и ей никогда не удастся свыкнуться с этой жизнью для себя; ее сердце испытывало потребность в земной любви, и его не могла заполнить целиком любовь к Богу.

Добрый священник жалел бедняжку, восхищался ею и поддерживал ее; он заявлял во всеуслышание, что ее насильно отдали в монастырь, но она столь истово молится и столь отчаянно просит открыть ей ее призвание, что Бог не может не внять ее мольбам и обязательно окажет ей эту последнюю милость, необходимую для блаженства, ибо она непременно должна принять постриг.

Прошло два месяца. Александрина по-прежнему протестовала, но родительская воля одержала верх: девушка пошла к алтарю и произнесла монашеский обет. Для любой другой все было бы кончено, но Александрина считала это простой формальностью: у нее был свой план.

Девушка продолжала сопротивляться, причем это сопротивление выглядело искренним, она показывала, до какой степени ее неволят и насколько она ненавидит навязанное ей призвание.

Между тем она являла собой благороднейший пример религиозного рвения и столь усердно исполняла свои обязанности в назидание подругам, что ее превозносили за хорошее поведение. Аббат Флёре объявил Александрину ангелом: он считал, что никто на этом свете не может с ней сравниться и что самые известные праведницы из жития святых ничто рядом с нею.

Духовник незаметно, сам того не желая, неведомым для себя образом увлекся своей подопечной. Он исповедовал девушку почти каждый день, внимая признаниям ее богобоязненной души. Александрина осуждала себя за столь безобидные проступки, что священник даже порицал ее за эту взыскательность. Все ее пугало, все внушало ей опасения.

Мало-помалу монахиня впала в уныние, стала поститься и умерщвлять свою плоть; в то же время она стала реже исповедоваться, что удивляло общину. Александрина ходила к причастию с неизменной опаской и в конце концов даже перестала причащаться, а когда ее спросили, чем это вызвано, ответила: